Сара Орвиг - Птица счастья Страница 9

— О чем это вы думаете? — услышала она вопрос.

Оказывается, все это время Джерет внимательно наблюдал за ней. Она была так смущена, что даже не пыталась скрыть заливший ее румянец. На ее слабую попытку вырвать руку хозяин дома лишь сильнее сжал тонкое запястье. Кортни вовсе не собиралась начинать борьбу, она затихла, вопросительно посмотрев на Кэлхоуна.

— Я… — начав фразу, Кортни так и не смогла придумать подходящих слов.

Джерет усмехнулся:

— А может, вы не такая уж недотрога, в конце концов. Ваше маленькое исследование показывает, что нет. И ваши мысли были достаточно непристойны, чтобы вы смогли признаться в них сейчас. Слышите, как участился ваш пульс? Ах, Малыш, вы очень привлекательны, когда волнуетесь и возбуждены.

Последние слова вывели Кортни из себя, а дурацкое имя «Малыш», которое он вставлял в любую фразу, лишь увеличивало ее раздражение. Ей хотелось заставить Джерета Кэлхоуна хотя бы относиться к ней всерьез, если уж не удалось внушить ему ни капли уважения.

— Отпустите мою руку.

— Останьтесь еще минуту.

— Я думаю, что мне лучше уйти, если вы так любите одиночество.

— Время от времени мне нравится бывать в маленьких компаниях. Вы хотите есть?

— Нет, не хочу, но могу поискать что-нибудь для вас.

— Ладно. Так хочу есть, что, наверно, мог бы сожрать и вашего сокола. — Кортни была ошарашена, а хозяин засмеялся.

— Это совсем не смешно.

— Почему? Парочку раз откусить от вашего Эбенезера — и все. Откуда, кстати, у него такое странное имя?

— Вам не нравится имя «Эбенезер»? А почему вашу собаку зовут «Адмирал Берд»?

— Мне кажется, «Адмирал Берд» ему очень подходит. В этом имени есть сила и достоинство. Начинаешь вспоминать о белом снеге, зиме… А Эбенезер?

— Он любит припрятывать мелкие вещички.

— А, тогда он Скряга. Это ему больше подойдет. Разве соколы прячут разные предметы? Может быть, он таскает цыплят?

— Я вижу, что мы по-разному понимаем чувство юмора, мистер Кэлхоун.

— Хотите сказать, что его у вас нет вообще?

Это замечание больно укололо Кортни, возможно, потому, что для нее это был щекотливый вопрос. Ей всегда хотелось легче относиться к жизни и быть более раскованной. Она холодно ответила:

— Эбенезеру нравятся блестящие металлические штучки: пуговицы, монеты, оловянные ложки. Все это он собирает в своем домике.

— Этот ваш сокол — престранная птица. А как вы его ласкаете? Берете в руки?

— Конечно, нет. Он прилетает и садится на подоконник в кухне, и я беседую с ним, и… — Увидев смеющееся лицо Джерета, Кортни осеклась и замолчала.

— Пойду посмотрю, что там у вас есть из еды.

Она легко нашла кухню. Застекленные дубовые шкафы и полки сплошь были заставлены пустыми кастрюлями, цветочными горшками, старыми вазами, завалены газетами и садовым инструментом. Довершая беспорядок, над столом висел еще один абажур, сотворенный из колеса тележки. Занавески на окнах порыжели. И только одна стена была украшена строем блестящих медных кастрюль. Но несмотря на кавардак, пыльных углов и грязной посуды здесь не было. Дом Джерета Кэлхоуна был «чисто» захламленным.

Снаружи доносилось завывание холодного северного ветра. Кортни подумала о своем сыне Райане и забеспокоилась, тепло ли он оделся в школу и не замерзнет ли по пути от автобусной остановки до дома. Она вспомнила его огромные серые глаза, светлые волосы, постоянно выбивающиеся из-под красной шерстяной шапочки, худую фигуру в джинсах и голубой парке. «Да нет, подумала Кортни, пожалуй, он не должен замерзнуть».

Вдруг ее осенило, что если рассказать Джерету Кэлхоуну о сыне и о том, как привязан Райан к Эбенезеру, это, возможно, тронет его. Несомненно, в нем присутствуют добрые чувства. Зазвонил телефон, и Кортни обвела взглядом кухню. Должно быть, он спрятан где-то под газетами или завален инструментом. Прозвучал еще звонок, затем все смолкло. Судя по всему, Джерет ответил по параллельному аппарату.

Открыв холодильник, она с облегчением вздохнула: нижняя полка была занята бутылками с пивом и содовой, вторая — забита банками с пряностями и упаковками сыра, на самом верху — сырая говядина, включая четыре толстых бифштекса. Кортни принялась всерьез исследовать съестные припасы: в хлебнице — ржаной хлеб, в кладовой — несколько видов кетчупа, кастрюля с квашеной капустой, банки с мексиканским перцем, смесь из маринованных овощей с чесноком. Закончив осмотр, она вернулась в спальню.

Джерет Кэлхоун возлежал на подушках с толстой сигарой в зубах и журналом в руках. Услышав ее шаги, он поднял глаза.

— Это звонил Гай, — объяснил Джерет. — Он немного задержится, однако вы, Малыш, если хотите, можете идти домой.

— Нет, я ведь сказала, что останусь. А когда должен вернуться этот Гай?

— Это мой сын, — Джерет усмехнулся и тщательно потушил сигару.

— О Боже!

— Это так, Малыш. Когда-то я был женат. Сейчас — вдовец. Гай звонил предупредить, что сегодня школьный автобус опоздает.

— Тогда и Райан опоздает.

— А кто такой Райан?

— Мой сын. Сейчас он в школе, и если автобус не придет вовремя…

Увидев изумление на лице Джерета, она остановилась на полуслове.

— Так вы — мать, Малыш?

Кортни поняла, что за этим последует: ленивым взглядом он рассматривал ее с головы до ног, как бы заново оценивая. Чувствуя, как взгляд Джерета опускается все ниже и ниже, Кортни представляла, что он делает это не глазами, а рукой. Его чувственность опалила Кортни. Она затаила дыхание, не замечая, как натянулась рубашка, еле сдерживая вздымающуюся грудь. Взгляды их встретились. Кортни хотелось спрятаться, защитить свое тело от пристальных глаз мужчины.

У нее появилось озорное желание спросить: «Ну что, хочется вам теперь называть меня «Малыш»?» Но вместо этого она неподвижно ждала завершения осмотра и наконец громко заявила: — Вы закончили?

— Нет, — тихо ответил Джерет. — Хотите узнать, чего бы мне хотелось сейчас больше всего?

— Нет! — Кортни поспешила с ответом.

Хозяин дома улыбнулся:

— Вы напуганы, Малыш? Как это только вам удалось выйти замуж и заиметь ребенка? Что за мужчина был ваш муж?

— Он был совсем на вас не похож, — ядовито произнесла Кортни. Меньше всего на свете ей хотелось обсуждать свое замужество с Джеретом Кэлхоуном.

Его взгляд проникал глубоко в душу, пригвождая ее к стене. Помолчав минуту, Джерет спросил:

— В какую школу ходит ваш сын?

— В начальную, Джефферсона Дэвиса.

— Вот это да! Сколько же ему лет?

— Девять.

— Столько же, сколько и Гаю. Но я никогда не слышал, чтобы он рассказывал о Райане Миде, правда, живем мы здесь не так давно.