Джулия Тиммон - Рандеву с мечтой Страница 9

Эдвард засмеялся.

– Вовсе нет. – Он откусил кусочек печенья и отпил из чашки. – Спортом я как раз, наоборот, увлекся в знак протеста, что ли. Отец всегда был довольно худым, к тому же слегка сутулится, а бейсболом или хоккеем в жизни не интересовался. Помню, я с убийственной завистью слушал приятелей-мальчишек, которые рассказывали о том, как ездили с отцами на футбольные матчи или болели за любимую команду перед телевизором. В восемь лет я принял твердое решение: надо во что бы то ни стало стать сильным и выносливым. А для этого полюбить спорт. – Он сделал еще глоток чая. – А ты?

– Я? – Аврора пожала плечами. – Я никогда не занималась всерьез никаким видом спорта.

– А тренировки? Не в счет? – улыбаясь голубыми глазами, спросил Эдвард.

– Тренировки – это так, чтобы быть в форме. В противном случае не заметишь, как станешь рыхлой и больной. – Аврора улыбнулась. – Одну из комнат я оборудовала под спортзал. Там у меня и шведская стенка, и тренажеры, и гантели, и гимнастические мячи. Очень удобно, когда можно заниматься физкультурой, не выходя из дома.

– Хорошо, если для этого есть подходящая комната, – сказал Эдвард.

– Комнат здесь больше чем достаточно. Бабуля обожала большие помещения. – Аврора вспомнила, как укрылась в этих стенах после пережитой катастрофы и опустила глаза. – Родители хотели продать этот дом, но я попросила их повременить. Будто почувствовала, что он мне пригодится.

Последовало неловкое молчание. Аврору вдруг охватило желание рассказать Эдварду историю своей жизни, со счастливого далекого детства и до вчерашнего дня. Но, побоявшись, что он не поймет ее порыв, отмахнулась от безумной затеи.

– Ты у родителей одна? – так же осторожно, как она, когда спрашивала про его семейные дела, полюбопытствовал Эдвард.

Аврора посмотрела на него с благодарностью. Перевести разговор на ее родителей было сейчас уместнее всего.

– Да, одна. Они мечтали, что у них будет много детей, но из-за некоторых проблем с маминым здоровьем не получилось. – Перед ее глазами замелькали картинки давно минувших дней: дни рождения с обилием сюрпризов и сладостей, нарядные куклы на полках в детской комнате, поездки в Шотландию и Францию. – С родителями мне очень повезло, – пробормотала она. – Во-первых, они ценят и любят друг друга, поэтому я понятия не имела ни о громких ссорах, ни о каких-либо скандальных выяснениях. Во-вторых, профессии обоих тоже связаны с искусством, поэтому тем для обсуждения в нашем доме всегда было видимо-невидимо. В-третьих, что мама, что отец, сколько себя помню, старались прислушиваться к моему мнению и уважать его, даже когда я была совсем крохой. Мы до сих пор прекрасно друг друга понимаем. Можно сказать, детство и юность у меня были безоблачными.

Эдвард слушал ее с таким вниманием, что, казалось, слова, слетавшие с ее уст, были не совсем английские, а с некими космическими призвуками. Взгляд его ласковых глаз немного смущал ее, окутывал магическим теплом и с каждой минутой все больше захватывал в странный плен.

– Если хочешь, можем прямо сейчас перейти к экскурсии, – проговорила Аврора, твердя себе, что быть пленницей кого бы то или чего бы то ни было она больше не желает и не допустит ничего подобного.

– Конечно, хочу. – Эдвард отправил в рот последний кусочек печенья, запил его чаем и сложил на мощной груди руки, приготовившись слушать.

– Этот столик был изготовлен примерно в тысяча восемьсот десятом году, когда в Польше родился еще никому не известный мальчик, Фридерик Францишек Шопен. Впрочем, историки до сих пор не могут сказать с уверенностью – в десятом это случилось году или в девятом.

В глазах Эдварда замигали озорные искорки.

– Что случилось? Изготовили стол?

– Да нет же. Родился Шопен, – с шутливой строгостью сказала Аврора. – До этого стола историкам нет особого дела. А нам есть! – Она ласково провела рукой по деревянной поверхности. – Бабушка купила его на Челсийской ярмарке старинных вещей, которую устраивают рядом с антикварными галереями на Кингз-роуд.

Эдвард оживленно кивнул.

– Прекрасно знаю. Эту ярмарку проводят дважды в год, в марте и сентябре.

– Совершенно верно. Бабуля запомнила этот день на всю жизнь – у нее вообще была поразительная память. Стояло солнечное бабье лето, а у нее в душе – тогда еще совсем молоденькой – буйствовала юная весна. Они только-только познакомились с дедом. Эдвард присвистнул.

– Получается, этот столик в вашей семье что-то около полувека, а то и больше.

– Если точно: шестьдесят три года, – сказала Аврора, невольно отмечая, что даже свистит он по-особенному. Ему бы сниматься в детских сказках: в нем есть все, чему в самый раз учить малышей. Сила, добродушие. К тому же он на редкость обаятелен.

– Плюс почти полтора века со дня создания, – произнес Эдвард, удивленно разглядывая столик. – А выглядит почти как новый.

Аврора кивнула, довольно улыбаясь.

– Бабушка знала тысячу хитростей по уходу за антиквариатом. Сейчас ее дело продолжаю я.

– Хорошо, когда есть продолжатели, – задумчиво произнес Эдвард, и их взгляды встретились.

Прочтя в его глазах немой вопрос и вспомнив о том, что у нее продолжателей – от кого бы то ни было – может никогда не быть, Аврора проглотила подступивший к горлу ком и поспешила продолжить, чтобы не потерять над собой власть:

– Многие из здешних вещей сделаны в девятнадцатом веке. Бабушка не жалела на них никаких денег. Бывало, в чем-то себе отказывала, экономила…

Приступ душевной боли послушно отступил, и речь полилась из Авроры неспешной рекой, благо слушатель знал в интерьерах толк и разглядывал каждую вещицу с неподдельным интересом. Когда обошли гостиную, направились в кабинет-библиотеку – царство вращающихся полок для книг, кресел для чтения, конторки и большого письменного стола красного дерева. Аврора поведала, что знала, обо всем по порядку и остановилась возле неглубокой ниши в единственной стене, не увешанной книжными полками.

– Кто они? – спросил Эдвард, окидывая беглым взглядом изображения мужских и женских лиц в небольших овальных рамках. – Твои предки? Родственники?

Аврора засмеялась.

– Посмотри внимательнее. Разве могут всех этих людей, и меня в том числе, объединять родственные узы?

Эдвард наклонил вперед голову и стал всматриваться в фотографии и репродукции более пристально.

– Настасья Кински? Бартоли? А это кто? Он прищурился и потер лоб, напрягая память. – Случайно не американский легкоатлет Льюис?

Аврора улыбнулась.

– Он самый.

Свою секретную галерею она показывала лишь ближайшим друзьям и родственникам. Ральфа к библиотеке не подпускала, зная наверняка, что он не поймет, ни для чего хранить в доме столько книг, ни тем более как можно до такой степени восхищаться чужими заслугами. А Эдварда привела сюда на второй день знакомства, почувствовав, что он если и удивится, то лишь восхищенно. Во всяком случае, не осудит ее и не посчитает ненормальной.