Соловьи не поют зимой - Марина Кравцова

Соловьи не поют зимой

Глава 1

Льдистый луч, проникающий сквозь щель в каменном изгибе пещеры, серебром рассыпался над гладкой поверхностью воды, похожей на глянцевую застывшую глазурь. В воздухе клубился белёсый пар непроницаемым мороком, и маленькие светлячки, точно искристые снежинки, мерцали в нём. Тишина стояла незыблемая. Но вот где-то упала капля воды, а за ней, рассекая тишину яркой вспышкой, раздался протяжный звук гуциня — кто-то в тумане коснулся струны, а затем ещё и ещё, до тех пор, пока мелодия — успокаивающая, глубокая, проникновенная — не рассеяла туман, не разогнала светлячков, взметнувшихся вверх.

Отступивший туман открыл картину, поражающую самое смелое воображение: над водой в позе лотоса парил прекрасный молодой мужчина, его благородные черты лица могли принадлежать лишь истинному небожителю. Шелковистые чёрные волосы, лишь слегка подколотые сзади заколкой, волной падали на плечи до поясницы и могли бы составить конкуренцию самому дорогому шёлку. Мускулистое подтянутое тело и осанка явно выдавали мастера боевых искусств, а изящные тонкие пальцы говорили о многолетнем опыте игры на инструменте. Белое, будто сотканное из облаков и света ханьфу окутывало фигуру мужчины и делало её похожей на цветок лотоса, такого же нежного и стойкого, как гуцинь из белого нефрита перед ним. Гуцинь тоже заслуживал отдельного внимания: его изящная изогнутая поверхность искрилась в призрачном свете, струны отливали серебром, а шёлковая кисть трепетала от каждого звука.

Музыка то лилась потоком горного водопада, то струилась нежностью атласной ленты. То стихала, то набирала обороты и взлетала к сводам пещеры, волнуя и успокаивая, утешая и радуя. Так звучит песнь небожителей, так звучит Песнь очищения сердца.

— Кхм-кхм… — чей-то голос нарушил невообразимую красоту момента, и гуцинь, издав неровный гулкий звук, затих.

Игравший на нём поднялся и, едва касаясь ногами поверхности воды, встал, взмахнул рукой и убрал со лба упавшую прядь волос. В следующее мгновение гуцинь испарился, а по телу мужчины пробежала волна серебристо-белой чешуи, сменяя ханьфу на изысканный чёрный костюм, а длинную причёску на модную стрижку с убранной наверх чёлкой. Этот образ шёл мужчине ещё больше прежнего, и он, судя по выражению лица, это прекрасно знал.

— Зачем потревожил меня, Яо? — спросил он в полумрак пещеры, ещё не в состоянии увидеть нарушителя своего покоя.

Свет отразился в его тёмном взгляде, в котором можно было утонуть так же легко, как и очароваться его голосом — глубоким и низким, с нотками уверенности и насмешки.

— Прошу прощения, господин Лун, но я не мог ждать. Глава требует вас к себе, — этот голос звучал робко и высоко, хотя, очевидно, не принадлежал женщине.

— Опять? — мужчина прошёл вперёд по воде и остановился у её кромки на светлом камне у выхода в тёмный грот.

Там же стоял и обладатель второго голоса — молодой паренёк тоже в костюме и с перекинутым через руку пальто. Он сложил руки перед собой и поклонился.

— Глава сказал, что это очень важно, что вам необходимо прекратить медитацию и вернуться.

— Да? — мужчина сделал вид, будто удивлён. — Неужели? Знаешь, что случилось?

— Нет, господин. Знаю только, что это очень срочно.

— Ладно. Идём.

Из пещеры они вышли в осенний парк на задворках старого китайского поместья. По дорожкам, выложенным белым камнем, ветер гнал жёлтые листья, накрапывал дождь, в пруду под деревянным мостиком, который они перешли по дороге, цвели лотосы. Яо открыл над господином зонтик, когда дождь усилился, и накинул на плечи принесённое пальто.

— Дождь, — проговорил господин Лун, выставляя руку из-под зонта и ловя несколько капель на ладонь, — странно…

— Сейчас осень, что странного? — удивился Яо, аккуратно убирая зонтик и помогая господину войти под крышу дома.

— Осень, — согласился господин Лун, — но сегодня Праздник Середины Осени, особенно важный день для нас. Если идёт дождь, это многое значит.

Яо открыл рот, но так ничего и не сказал. Ответа от него и не ждали. Господин Лун кинул пальто в руки вышедшему навстречу мужчине в форме прислуги и взлетел вверх по лестнице, где, преодолев несколько метров длинного коридора, раздвинул створки деревянной двери и переступил порог.

Перед ним оказался кабинет, обставленный в старом китайском стиле. Внутри пахло тушью и персиками, в воздухе витали пары от палочек благовоний. За столом с совершенно прямой спиной сидел мужчина лет шестидесяти, одетый в классический чёрный костюм, в руке он держал длинную кисть и искусно выводил ей иероглифы на большом квадратном листе из рисовой бумаги. Господин Лун откашлялся и склонил голову в вежливом поклоне.

— Дядя, ты звал меня?

Мужчина завершил последний иероглиф, отложил кисть и лишь тогда поднял голову. Он вышел из-за стола, заложив руки за спину, и осмотрел своего гостя.

— Я рад тебя видеть, Инчэн… — их взгляды встретились, и он исправился. — Прости, я помню, что ты не любишь своё личное имя, хотя до сих пор не понимаю, чем тебе не угодила серебряная пыль…

— Дядя! — господин Лун явно не настроен был слушать его слишком долго, и этот резкий и слегка высокомерный оклик дал собеседнику это понять.

— Хорошо, хорошо, Юань Лун, сразу к делу. Но ты ведь и так уже почувствовал? — дядя испытующе посмотрел на племянника.

Тот поджал губы и вздохнул.

— Что именно? В эти два года, пока я медитировал, я много чего чувствовал.

— Снег покрывает цветы мэйхуа, лепестки персиков пролетают десять тысяч ли, и море опрокидывается в небо…

— Дядя, хватит загадок! Что случилось? Ты вырвал меня из медитации за неделю до завершения полного цикла энергии в Праздник Середины Осени, в который к тому же ещё пошёл дождь! Что происходит?

— Вот видишь, ты всё понимаешь, — дядя отвернулся и посмотрел в окно, за которым простиралась серая даль неба. Он будто специально мучил племянника ожиданием, и это было действительно так, потому что в следующий миг он рассмеялся, снова обернулся и похлопал его по плечу. — Драконовы письмена активированы. Мастер Тиссонай связался со мной вчера вечером и сообщил, что все иероглифы проступили. Медлить больше нельзя.

Господин Лун открыл рот в изумлении.

— И это, по-твоему, причина для радости?

— Конечно, — дядя тепло улыбнулся, — артефакт взывает к тебе, магия нашего Великого Предка пробудилась, и