Шеррилин Кеньон - Танец с Дьяволом Страница 10

— Кто ты? — вновь спросил он.

— Я же сказал. Я — Смерть. Никто не может убежать от Смерти или победить ее.

Вот черт. Теперь он, действительно, попал.

Но Зарек еще не был побежден. Смерть, возможно, в конце концов, получит его, но ублюдку придется ради этого попотеть.

— Знаешь, — сказал Зарек, погружаясь в неестественное спокойствие, которое позволяло ему пережить бесчисленные избиения, когда он был бессловесной жертвой для любого желающего. — Готов поспорить, что все люди просто готовы обделаться от страха, когда ты это произносишь. Но знаешь что, Мистер Я-хочу-казаться-страшным-но-лишь-позорно-терплю-неудачу? Я — не человек. Я — Темный Охотник и в масштабах вселенной ты для меня ни черта не значишь.

Он собрал все свои силы в кулак и нанес мощный удар прямо в солнечное сплетение Танатоса. Существо пошатнулось.

— А вот теперь я могу присесть и поиграть с тобой, — Зарек вновь ударил Танатоса. — Но лучше я просто покончу с нашими страданиями.

Прежде чем он успел нанести еще один удар, заряд, выпущенный из ружья, поразил его спину. Зарек ощутил, как шрапнель пробила плоть, едва минуя сердце.

В отдалении завыли полицейские сирены.

Танатос схватил Зарека за горло и приподнял над землей так, что он доставал до земли лишь кончиками пальцев.

— У меня есть идея получше. Почему бы мне просто не покончить с тобой.

Задыхаясь, Темный Охотник мрачно усмехнулся, чувствуя, как струйка крови побежала из уголка губ к подбородку. Металлический привкус наполнил рот. Он был ранен, но не побежден.

Одарив Даймона злобной улыбкой, Зарек ударил его коленом в пах.

Танатос свернулся пополам, а Темный Охотник снова побежал, подальше от Даймона, Оруженосцев, копов. Только он уже не мог передвигаться так быстро, как прежде.

От боли все плыло перед глазами, и чем дальше Зарек бежал, тем мучительнее она становилась. Его бесчисленное количество раз избивали в детстве, но настолько больно ему не было никогда. Зарек не знал, как ему удавалось двигаться дальше. Просто какая-то его часть отказывалась лечь и сдаться.

Он не мог сказать точно, оторвался ли от них или они были прямо за спиной — все звуки смешались в один сплошной гул.

Потеряв ориентацию в пространстве, Зарек пошел медленнее, спотыкаясь, пока силы не оставили его полностью.

Он рухнул на снег.

Темный Охотник лежал, ожидая пока преследователи схватят его или пока Танатос завершит начатое ими, но секунды шли, и Зарек понял, что должно быть сумел ускользнуть от них. Выдохнув от облегчения, он попытался встать. Но не смог. Его тело просто отказывалось сотрудничать. Самое большое, что удалось Зареку — это проползти еще пару метров, пока он не увидел большой дом впереди.

Он выглядел теплым и уютным, и где-то в глубине разума забилась мысль, что если удастся доползти до двери, то обитатели дома, возможно, помогут ему.

Эта мысль заставила Зарека горько рассмеяться. Никто никогда не помогал ему за всю его жизнь. Ни разу.

Нет, это была его судьба. Противостоять ей было бесполезно, и, по правде говоря, Зарек устал сражаться в одиночку.

Закрыв глаза, он тяжело, прерывисто выдохнул и приготовился к неизбежному.

Глава 3

Астрид сидела на краешке кровати, осматривая раны своего «гостя». Уже четыре дня он лежал без сознания на ее постели, а она ухаживала за ним.

Тугие мускулы под пальцами были твердыми и сильными, но Астрид не могла их видеть. Она не могла видеть его.

Астрид всегда лишалась зрения, когда ее посылали судить кого-то. Глаза могут обмануть. Их суждения отличаются от тех, что дают другие органы чувств.

Астрид всегда должна быть бесстрастной, хотя в этот момент девушка себя таковой не чувствовала. Сколько раз она раскрывала свое сердце, лишь для того, чтобы быть обманутой снова?

Худшим случаем из всех был Майлз. Темный Охотник, преступивший черту, был очаровательным и забавным. Он ослепил ее своим жизнелюбием и способностью превращать все в игру. Всякий раз, когда Астрид пыталась подтолкнуть его за грань, Майлз смеялся над ее испытаниями и все, что он делал, выдавало в нем хорошего парня. Он казался идеальным, уравновешенным мужчиной.

На какое-то время Астрид даже вообразила, что влюбилась в него.

А в итоге Майлз попытался ее убить. У него не было ни чести, ни жалости. Один лишь холод и бесчувствие. Единственный человек, которого любил Майлз, был он сам. Хотя, на самом деле, Темный Охотник представлял собой жалкое ничтожество, он считал, что человечество недооценило его, а потому решил, что волен делать с людьми все, что захочет.

И это была самая большая проблема Астрид с Темными Охотниками. Они были людьми, которых обычно набирали из самых низов. С самого рождения все унижали и оскорбляли их, поэтому ненависть к миру была у них в крови. Артемида никогда не принимала это во внимание, обращая их. Все, чего она хотела — это все новых и новых воинов под знамена Ашерона. После обращения она умывала руки, оставляя их на попечение других.

До тех пор, пока они не пересекали любую черту, придуманную Артемидой. Тогда богиня спешила отдать их под суд, а затем и на казнь. И хотя у Астрид не было никаких доказательств, ей всегда казалось, что богиня охоты придерживается этого протокола только для того, чтобы Ашерон не злился на нее.

Поэтому в течение многих веков Астрид не раз поручали найти хоть какую-то причину, чтобы позволить Темному Охотнику жить.

Она не нашла ни разу. Каждый, кого девушка судила, был опасен и жесток, угрожая миру больше, чем Даймоны, на которых они обычно охотились.

Правосудие на Олимпе работало совсем не так, как на земле. Не существовало такого понятия, как презумпция невиновности. На Олимпе обвиняемый должен был доказать, что достоин сострадания.

Никому это так и не удалось.

Единственный случай, когда Астрид была готова проявить милосердие, был Майлз — и смотрите, чем это обернулось. То, что она почти решилась объявить его невиновным и отпустить обратно в мир, ужасало ее.

Это стало последней каплей. С тех пор Астрид сторонилась всех.

Она больше не позволит мужской красоте или очарованию обмануть себя. Все, что ей нужно было сейчас сделать — это увидеть, что скрывает сердце лежащего на кровати мужчины.

Артемида сказала, что у Зарека вообще нет сердца. Ашерон ничего не возразил, а лишь одарил ее пронзительным взглядом, говорящим, что он полагается на ее способность сделать правильный выбор.

Но какой он — этот правильный?

— Очнись, Зарек, — прошептала Астрид. — У тебя осталось всего десять дней, чтобы спастись.