На краю одиночества (СИ) - Демина Карина Страница 10

– Что… теперь…

– Тебе – ничего, возвращайся. А мы с Мирославом попытаемся убедить, что убивал не ты. И никто из наших. И… постарайся без приключений, ладно? Погоди… скажу, чтоб сопровождающих выделили, а то ведь… мало ли.

Много.

Искр становилось все больше, пусть искалеченное изнанкой зрение постепенно приходило в норму, но искр определенно становилось больше. Они вспыхивали то тут, то там, чтобы задержаться, зажечь другие. И люди гомонили.

Голоса их Глеб различал плохо, однако и без слов было очевидно: скоро полыхнет.

…твари…

…уроды… убили… на куски…

Слова причиняли почти физическую боль. И Глеб закрыл ухо ладонью.

…отпустят…

…опять отпустят… пока всех не вырежут…

…свечи… ритуал…

– Идем, – Глеб оперся на тощее плечо Арвиса. – Нам пора возвращаться…

И возможно, стоит отправить мальчишек в тот же Петергоф. Особняк у Глеба большой, места хватит. Школу, конечно, в столице открыть не разрешат, но пара недель, пока они здесь не разберутся… Елена будет недовольна.

Плевать.

В опустошенной скорбницами душе не осталось места ни для сомнений, ни для сожалений. И это было по-своему удобно.

В экипаж он забрался с трудом. А пара жандармов, приставленных Земляным, сделали вид, что не замечают слабости Глеба. Они вообще предпочитали смотреть в сторону, только над головами их плясали искры гнева.

Этак довезут, только не к дому, а куда-нибудь за город, на тихую окраину, да там и оставят…

Прижался и затих Арвис.

Свистнул возница, и лошадка сорвалась с места. Подковы ее звонко цокали, и этот цокот мешал сосредоточиться на блаженном равнодушии, которое с ним, и Глеб знал это точно, ненадолго.

Он заставил себя дышать.

Считать до ста.

И обратно.

Вспомнил малый рунный круг, а перед глазами стояла та почти еще девочка со светлыми волосами, аккуратно разложенными вокруг головы. Это ведь тоже не случайность, а часть картины. Нимб рукотворный.

…почему…

…он раньше убивал, но не так…

…жертвы всегда одиночные, а тут сколько? Сосчитают, конечно. Земляной принесет отчет. Но явно с десяток, а эта девочка… ее не стали уродовать, более того, ее смерть была безболезненной… и в крови наверняка отыщут какую-нибудь отраву.

Глеб знает, какую.

Сок черной омелы.

Он действует быстро, парализуя и тело, и волю… и что получается? Кто-то заглянул в квартиру… потребовал вечер… иногда клиенты бывают капризными. Заплатил. Без денег мамочка не согласилась бы закрыть свое нелегальное – а Глеб не сомневался, что публичный дом регистрации не имел – заведение для одного человека.

Впрочем, денег у него хватает.

А дальше что?

Визит?

И выбор. Девки, которых мамочка вывела, а он… угостил? Бутылка вина? Или конфеты? Возможно, даже дорогие. Столичные. Как устоять?

Не важно.

Главное, отравы хватило для всех. Дальше…

…коляску тряхнуло. И цепь рассуждений порвалась.

Глеб огляделся. Улица. Дома. Ограда. Лошадь пляшет. Люди мрачны и злы. Они не верят, что Глеб не убивал. Пока их сдерживает чувство долга и страх, но скоро ярость возьмет и этот барьер.

– Спасибо, – Глеб почти вывалился из коляски, но устоял.

– Чтоб ты сдох, – вполне себе искренне отозвался возница.

– Когда-нибудь мы все…

Под ноги плюнули. И хлыст взлетел над конской головой, щелкнул, поторапливая. 

Глава 6

– Вот ведь, – Глеб вцепился в тонкое деревце. – Арвис, ты как?

– Хорошо.

– А я вот… не очень. Иди домой. И не притворяйся, что ограда для тебя что-то да значит… завтра поговорим, когда при памяти буду.

– А…

– Постою.

Он и вправду просто хотел постоять. Подышать воздухом, который вдруг стал разреженным и горьким. Он пробовал этот воздух на вкус и находил в нем все новые и новые оттенки.

…изменение ритуала несвойственно безумцам. Глебу ли не знать.

…всегда начиналось одинаково.

Скрещенные пальцы.

Недовольный взгляд. Кольцо мастера поворачивается, и кажется, что эта полоска серебра сейчас перережет палец, на котором она надета. Уж больно узка, а палец пухл.

Скрип стула.

Голос.

– Ты не стараешься. Мне жаль, но тебя придется наказать.

Страх.

И улыбка существа, которое любило этот страх, сладкий-сладкий, куда слаще леденцов, которые оно носило с собой, чтобы одаривать крестьянских детишек.

Крестьяне батюшку любили.

А вот Глеба не жаловали, быть может, оттого, что на землях родовых он появлялся редко, отдав дела на откуп управляющим. И уж точно не кормил посторонних детей конфетами.

Не слал поздравлений.

И не дарил отрезов ткани. Он не снисходил до прогулок по землям, не останавливался, чтобы перекинуться парой –другой слов со старостой. Не слушал про урожаи и удои, да ему, если честно, было глубоко плевать на то, что творилось на Змеиной балке и сколько в этом году получится взять сена со старых заливных лугов.

…карамелька во рту. Перекатывается. Постукиваясь о зубы, которые были белыми-белыми. Пальцы щелкают, и первое клеймо, которое не даром называют ученическим, вспыхивает огнем.

– Терпи, – существо не приближается сразу, оно ходит кругами, с каждым все ближе. – Сила – это боль. Чем больше ты способен выдержать боли, тем сильнее станешь. Ты пока не способен ни на что…

Огонь расползался по коже, он тоже не спешил пожирать Глеба. Он знал, как сделать так, чтобы Глеб долго оставался в сознании.

– Ничтожество. Мой наследник – ничтожество… – от него пахло мятными карамельками и еще кофе. А голос до последнего оставался ласковым. – Но мы это исправим. Мы воспитаем в тебе должную выдержку. Просто нужно стараться, Глеб. Действительно стараться…

Стараться.

Глеб сплюнул.

Очевидно, что их с Земляным пытались выставить из города. Но почему? И не может ли случиться такое, что они просто-напросто ошиблись?

…разный почерк.

…разный тип жертв.

…смерть быстрая, смерть медленная…

Но допустить мысль, что в городе орудуют сразу двое убийц… даже для тихой провинции это чересчур.

– С вами все в порядке? – мягкий голос Анны заставил очнуться. И Глеб честно ответил:

– Нет.

– Я вижу, – она взяла его под руку. – Идемте. Вам не стоит здесь быть. Одному.

Одному вообще быть не стоит. Глеб с этим согласился. А еще пошел за ней, потому что одиночество вдруг навалилось с новой силой. Оно было острым, как скальпель, которым отец рисовал на коже печати, в каждый слой добавляя каплю силы. И тьма опаляла, тьма пробиралась внутрь Глеба. Тьма обживалась в нем.

– Мне… не стоит… вам не стоит со мной…

– Бросьте, – Анна открыла калитку. – Каяться поутру будете. Если будете. Возможно, стоит целителя вызвать?

В голосе ее звучало сомнение.

– Не думаю, что приедет.

– Здешний меня недолюбливает, – пожаловалась она, а у Глеба появилось острое желание целителя убить. Потому что нельзя недолюбливать пациентов. Это неправильно. С другой стороны…

…отец обходился без целителя, даже тогда, когда, заигравшись, едва не переступил грань. К счастью, Глеб отключился раньше, но потом… он прекрасно помнит процесс возвращения.

Раз за разом.

Вдох за вдохом. И кровь, которая никак не останавливалась. И боль. И слабость. И власть печатей, которых становилось все больше.

…глупцы утверждают, что нельзя ставить больше одной за раз, – чудовище оставалось с ним, оно не позволяло другим подходить к Глебу, чтобы никто ненароком не украл и крупицу его боли. – Но это лишь говорит о слабости их. Правда же состоит в том, что чем сильнее человек, тем больше он способен вынести.

Тогда Глебу казалось, что тьма раздирает его изнутри.

Она иногда позволяла ему уснуть, правда, наполняла сны кошмарами, из которых он выбирался в не менее кошмарную явь.

– Садитесь, – его толкнули и женские руки потянулись к пиджаку. – Раздевайтесь. Я, конечно, не целитель, но тоже кое-что могу… почему вы такие упрямые?