Дети Солнца (СИ) - "Гаранс" Страница 10

Рената живо обернулась к новому собеседнику, но Секстус потянул ее за рукав:

— Ну а если не встретишь?

Сегестус поставил на стол котелок с горячим пряным пивом и положил рядом половник. Над котелком вился тонкий парок, пахло божественно. Кьяртан не удержался, зачерпнул первым. Отхлебнул и закрыл глаза, отдаваясь приятному теплу.

Глупо думать, что можно узнать заранее, твой человек будет с тобой или нет. И в империи, и здесь, в варварском Ольми, пару себе выбирают по соображениям, никак не связанным с родством душ и прочей ерундой.

Над столом показалась рука Като, сжимающая кружку. Сегестус плеснул ему пива, и Като утянул кружку к себе на скамью.

— И по каким чертам узнают ту самую, единственную? — спросил Като.

Рената бросила на него сердитый взгляд. Видеть его Като не мог, но словно бы почувствовал: носки сапог шевельнулись.

— Увидишь во сне? Заранее? — предположил Секстус.

— Примечать нужно, — сказала Рената. — Родинка у него… хм… у нее может быть, особенная. Как у тебя, и на том же месте. Или появятся слова на… скажем, на запястье. У тебя ее имя, у нее — твое. Ну, или, скажем, глаза… При взгляде на тебя глаза твоей суженой поменяют цвет. Или форму…

— Станут квадратными, — уточнил Като.

Кьяртан вздохнул. Ему стало неловко за госпожу Ренату. Уирка — та давно уже сидела ярко-пунцовая и смотрела строго перед собой.

Сегестус с кружкой в руках сел на свободное место.

— Я, может быть, дурак, но я не понимаю, как всё это относится к любви, — сказал он. — Узнать вторую половинку по способности думать с тобой одни мысли, угадывать желания, чувствовать на расстоянии, тяжело переживать разлуку — это да. Но это, видно, скучно нашим доминам. Заковыристая разноцветная родинка на жопе интереснее.

Рената подняла на него темные глаза и сказала ласково:

— Я вот слышала: когда находишься вблизи суженой, твой стояк указывает в ее сторону.

Сегестус опустил взгляд.

Като возник над столом, растрепанный, красный и возмущенный.

— Стояк указывает в ее сторону? Эй, девочка, это хрен, а не компас!

— Ну и что? — Рената пожала округлыми, туго обтянутыми шелком плечами. — Это удобнее, чем осматривать чужие задницы на предмет родинок.

— Нет, не удобнее, — отрезал Като. — Как бы… при указании в горизонтальном направлении как штаны-то надевать?

Все рассмеялись. Рената встала и поманила Сегестуса.

— Надо поговорить серьезно. Без этих оболтусов.

Они отошли в другой конец залы и уселись в креслах друг напротив друга. Кьяртан проводил их взглядом и сказал Уирке:

— Пойду завтра в город. Если уж нам ехать в Скогар к волкам и ледяным демонам, сначала хоть нагуляюсь. Я бы и тебя позвал, но здешние варвары могут не так понять. Тебе что-нибудь принести?

Уирка оглянулась на Ренату. У Ансельма все знали, что Кьяртан от нее без ума. Кьяртан кивнул.

— Да. Ну… Я жизнь за нее отдам, но она же меня не замечает.

Уирка воззрилась на него круглыми и чистыми, как у младенца, глазами. Ничего не говорила, только смотрела, даже без укоризны. Но Кьяртан почувствовал, что надо бы объяснить получше.

Като и Секстус болтали о своем, как обычно не замечая ни его, ни Уирки, но Кьяртан всё равно понизил голос:

— Я, наверное, сам виноват. Разучился ухаживать. Понимаешь, когда девушки сами липнут, принимаешь это как должное и теряешь навык. Ну… — он понял, что несет что-то не то, и сменил тему: — А тебе признавались в любви?

Уирка вздохнула.

— Признавались. На празднике Середины Зимы мне признался в любви пьяный парень моей подруги. Я тогда была трезвой и не сразу поняла, чего он хочет. Когда он перешел от слов к делу, я заперла его в чулане. Сунула голову подруги под холодную воду, чтобы протрезвела, и сказала, что если она немедленно не разберется со своим парнем, я сделаю это сама. Через два месяца они поженились. И очень благодарили за это меня. Хотя я так и не поняла, что тогда произошло.

Кьяртан расхохотался:

— Что ж, ты поработала купидоном, свела пьяную парочку.

— Да. Только они разбежались почти сразу…

«Слишком часто у нас разбегаются парочки», — подумал Кьяртан. — В наш век свободы сложно любить долго и верно. Оттого такие, как Рената, и грезят обрядом кор нексум. Им хочется, чтобы их связали. Сами они на долгую привязанность не способны.

Он налил себе еще пива и выпил залпом, чтобы отогнать горькие мысли.

Глядя на тонкие руки Уирки, на ее тощую нескладную фигуру, на наивную лупоглазую мордаху, сложно было представить, что она способна с кем то разобраться самостоятельно. В мордахе этой, к слову, не было ничего от аристократически правильной красоты ее дяди и кузины. Кьяртану легче было представить такое лицо у себя на родине, на Западных островах, чем где-нибудь у южного моря. Кьяртан невольно подумал о том, не была ли, скажем, мать или бабка Уирки из его землячек, но узнать не решился, а спросил о другом:

— Ну, а раньше? Сама кому-нибудь признавалась? — он ударил Уирку по плечу и снова рассмеялся. — Просто я хочу быть твоим другом. Хочешь, помогу найти парня? Здесь их вон сколько — правда, они не нобили. Или ты из этих… разборчивых?

Сказал — и сам испугался. С этими истинными нобилями не поймешь, что их заденет, что смертельно обидит, а что будет благосклонно принято.

— Я не из этих, — сказала Уирка и снова оглянулся на Ренату. — А в городе…

Тут она соскочила с лавки, потому что в залу вошел Ансельм. Кьяртан поднялся следом. Нобили окружили полководца, как дети добрую мать. Дисциплина дисциплиной, но Ансельма еще и любили, и власть его над людьми держалась больше на доверии, чем на законе. Кьяртан отступил в сторонку. Не то чтобы он не восхищался Ансельмом, просто не хотел, чтобы его считали подлизой. Остальные-то Ансельма давно знают, а Кьяртан ему кто?

Ансельм обвел всех холодным взглядом и произнес голосом, в котором не читалось ни единой эмоции:

— В Скогар мы не едем. Завтра вы переходите под командование Молариса. Легионы расформированы. Сегестус, Рената, Като, зайдите ко мне.

И двинулся вперед, так, что стоявшие на его пути поспешно, без достоинства отскочили в стороны.

Кьяртан вернулся к столу, уселся в гордом одиночестве и налил себе остывшего пива. Конечно, ему ничего не скажут. Поставят перед фактом. Что ж, теперь все кончено? Его вернут на границу, и опять придется ждать случая себя показать? Он-то думал зацепиться у Ансельма. Думал, ему неслыханно повезло. Да будь проклят этот Моларис, что он творит?

Он понимал, что напивается и что завтра будет болеть голова. Но в город он все равно пойдет. Он хорошо погуляет назло командованию и судьбе.

Он был уже совсем тепленьким, когда к столу рядом с ним подсела Рената.

— Эй. Кьяртан. Послушай.

Он поднял голову — и расплылся в неудержимой улыбке. Ну зачем? Не надо. Сейчас он начнет плести признания и отпугнет ее.

Рената заговорила жарко и быстро:

— Господин Моларис считает, что Растус больше не опасен для империи, и велит нам вернуться в столицу. Дядя… Ансельм так не думает. Он знает Растуса как себя. Знает, что тот получил помощь и собирается добыть еще в Скогаре. Ансельм хочет его остановить. И отправляется в Скогар — без приказа, только с самыми преданными людьми. Как частное лицо.

Кьяртана сразу отпустило. И прелести Ренаты потускнели, и хмель выветрился из головы.

— Это самоубийство, — сказал он.

— Нет. У дяди особое положение при императоре. Если он привезет Растуса в столицу, все, кто был с дядей, станут героями. Като идет. Секстус идет, Сегестус.

— Уирку тоже берете?

— Конечно. А ты как?

— А что я? Много ли я значу?

— Вернешься из Скогара с победой — будешь значить много. Вот правда, Кьяртан, я не верю, что ты так уж рвешься в свой гарнизон.

— Ансельму, может, ничего и не будет за самовольство, и тебе тоже. Но я-то не на особом положении у властей.

— Ансельм никогда не бросает своих нобилей, — ответила Рената. — Нобили, бывает, бросают его.