Туда, где кончается Лес - Лада Монк Страница 10

В шлюпку садись и проваливай,

Потому что не корабль это теперь, а могила.

И если тебе повезет невредимым добраться до берега —

Считай себя самым большим любимцем фортуны.

Двенадцать крючков мне в язык, если я хоть в чем-то тебе солгал, де Рейв!

Убирайся с этого корабля,

Потому что скоро он ляжет на морское дно,

Где холодные ненасытные твари станут грызть его дерево, как термиты,

Убирайся!»

И раньше, чем он окончил, из воды вынырнули тысячи уродливых женщин с жабрами, плавниками и иглами.

Они имели рыбьи хвосты,

Порванные лапами морских чудовищ или топорами моряков,

Обвязанные остатками рыбачьих сетей, из которых морским девам всегда удавалось сбежать с боем или без боя.

У них были хребты акул, челюсти пираний и зигзагообразные когти,

Которые крепко вонзались в дерево и пробку,

Точно дорогой штопор.

Они кружились в волнах, пытаясь поднять с родного дна водоворот,

Выламывали доски корабля

И пели так,

Что многие мужчины рвали на себе волосы, кричали и с безумным воем бросались с палубы в бездонную воду.

Я бы и сам, наверное, в бездну бросился,

Если бы мне от выкриков принцесс, баронесс и герцогинь не заложило уши.

Кренился корабль, мачтами касаясь волн,

И синие просторы казались монстром, на брюхе которого мое судно покоилось,

А белая пена — саблезубыми челюстями.

Под водой засветились миллионы приближавшихся огоньков,

Будто воронка, пытавшаяся поглотить мой корабль,

Заставила подняться к поверхности все упавшие с неба и угодившие в океан звезды.

Сначала я принял их за отражения упавших свечей,

Зачинавших пожар на палубе,

Но потом узрел, что это горящие прутья на головах глубоководных рыб.

Сирены с хвостами электрических угрей,

Флуоресцентными волосами, в которых пробегали искры и молнии,

И светящимися углублениями в телах

Поднимались к морской глади и раскрывали объятия смерти, тянули руки ко мне и моим гостям.

Столы, мачты, лестницы, мундиры, парики и платья горели!

Всех охватила безрассудная паника! Проваливавшаяся деревянная палуба стала эшафотом!

Тех, кто скатывался по коврам и настилам в воду,

Забирали водовороты

И жалили прозрачные голубые женщины со стрекательными нитями и щупальцами медуз.

Под их кожей видны были все будто из тончайшего стекла сделанные кости, органы и серебристые нервы,

Тонкие струны,

Что вели к невесомому расправленному водой мягкому скользкому парусу и щупальцам.

О, эти создания были невероятно красивы!

Медуз рождает полип,

Как цветок физалиса — дриад,

И эти аморфные создания мне всегда казались прекрасными нимфами,

Морскими феями.

Но прекрасные создания вдруг оказались такими смертоносными!

Сколько за чарующей оболочкой порой бурлящей ненависти, душераздирающих криков и яда!

Они волокли на концах своих щупалец смерть,

Они несли смерть!

Женщина с телом осьминога

Обвила руки моей невесты и потащила ее к воде.

Ланц дал мне свою саблю, и я рубил многочисленные щупальца девы-спрута,

Теряя рассудок от женских криков разной тональности.

Но потом сирены заголосили громче прежнего,

И из вызванной ими воронки показался гигантский кракен.

Задрожал океан под его могучим телом!

Клянусь, на другом краю земли в этот миг должно было случиться наводнение!

Ланц чертыхался так, что из его рта почти лилась на мои ковры черная желчь!

Он свистел, пытаясь остановить своего любимца,

Но глубоководный монстр слушал только его сестер.

Его щупальца проломили и доломали горящие деревянные останки, удерживавшие меня и немногих гостей на глади морской,

Его клюв жадно вцепился в нос корабля,

И нас всех повлекло зловещее дно.

Крики, возгласы и огонь! Вы помните осаду Альмангира десять лет назад?

Это было еще более ужасное зрелище!

Волны схватили меня и выбили из моих рук саблю,

Оставив в руке всего лишь резной деревянный ее эфес,

И я не видел уже ничего.

Но боги хранят меня! Боги хранят меня!

Целым и невредимым я достиг берега, бороздя океан на одной только щепке от эфеса.

А всех остальных забрала вода, которой всегда голодно.

Вот так пир был у морских тварей в ту ночь!

Вы когда-нибудь ловили рыбу на кракена?

Спросите своих друзей-рыболовов, и они скажут вам, чей неоконченный бал даровал им богатый улов!

Я добрался до берега,

Но острые скалы, иглы морских ежей и клыки пираний

Наделали дырок во всех моих карманах.

Сквозь эти дыры просыпались и убежали от меня,

Темнея в глубокой воде,

Золотые, серебряные и медные монеты!

Где они теперь?

Выстилают сейчас они дорожки ко всем владениям Дэви Джонса?

Наверное, рыбы носят серебристые кругляшки вместо выцветшей чешуи?

Или красавицы-русалки делают из золотых дисков браслеты и бусы?

Самоцветы, кристаллы, жемчуга и золото

Принадлежат теперь сиренам и морским монстрам.

Никто не знает, никто не может мне сказать точно,

Но я подозреваю, что невеста моя стала женой моему другу.

У меня нет ни корабля, чтобы ее вызволить,

Ни гроша, из которого я бы мог вырастить для нее потерянное в волнах состояние.

Как мне узнать? Не вырваться мне с жаркой суши!

Стены столицы Флердеружа

Заперли меня, как в темницу.

Я обнесен красным кирпичом,

Как волк — огнем,

За линию которого не смеет закинуть седую лапу.

Но даже здесь и при таком порядке вещей я не унываю:

Я — настоящий странник! Прирожденный! Никому этого у меня не отнять.

Раньше ветер дул мне в парус, а теперь — в пустую голову,

И ноги мои бегут, бегут, бегут,

Стуча по дороге, похожей на спутанный клубок нитей, шпорами…

Даже здесь, в стенах одного города,

Который кажется жалким, если сравнивать его с моей морской обителью,

Я умудряюсь каждый день совершать небольшое путешествие:

Когда меня прогоняют из одного места, я отправляюсь в следующее,

А оттуда меня гонят веником и вилами снова.

Позавчера я по пожарной лестнице поднялся в башню придворного астронома.

Его крыша состоит из прозрачных стекол, соединенных железными рамами с проволочными узорами и завитками.

Одно из множества окошек, то, что слева от флюгера с теллурием,

Было открыто,

Вот я через него проник в башню, спрыгнул на стол, опрокинув три разноцветных чернильницы,

И стал осматриваться, обживаться.

Там были синие стены,

И свет, рассеянный узорами стеклянных плиток башенной крыши,

Писал на них проекции созвездий.

У камина, где варился кофе в котелке,

Были раскиданы подушки, карты звездного небо и поразительно длинные,

Обвивавшие всю готическую мебель и все узенькие деревянные колонны,

Свитки.

На синем бархате софы

Дремали ласки с серебристой шерстью.

Когда они переворачивались или били хвостами,

На их шейках звенели золотистые колокольчики в виде звездочек,

Пришитые к голубым да черным бантам, лентам и