Девушка и Ворон - Марина Кравцова Страница 10

– Вот в том-то и беда. И Катю такой опасности подвергать… если женюсь… дети…

Они долго молчали. А потом Алексей с ужасом спросил:

– А Лиза-то?!

– Лиза… Сестра моя, когда открывала душу, рассказывала, что то было особое колдовство. По его условиям оборотничество передается из поколения в поколение, но только если родитель будет жив к тому времени, когда чаду исполнится девятнадцать. Именно в этом возрасте Варвара, мать твоя, и стала драконом. А тебе, дорогой, девятнадцать когда уж было… Я давно и думать забыла об этом, решила, что все, не сбылось… А вон оно как. А с Лизой… никто и не скажет наверняка.

– Я… пожалуй, поеду, тетушка, – сдавленно проговорил Алексей Никитич. – Прощайте, милая.

– Как? Только ж пришел. И на трапезу не останешься?

– Не до того мне, простите великодушно.

– Ладно, что уж там… поезжай. Отдохни, успокойся, подумай. Возвращайся тогда с Лизой. Маленькой-то ей нравилось у нас – светло, красиво, сестры добрые. Поцелуй ее за меня. И дай-ка благословлю тебя, Алеша. Не падай духом, Христос с нами.

* * *

Катя едва успела, отойдя от двери, укрыться в темном уголке. Но Алексей Никитич ее бы не заметил, даже в лоб с ней столкнувшись. Мысли его сейчас были об одном – девятнадцать Лизе исполнится завтра. И он должен ее увидеть до полуночи. Непременно увидеть любимую дочь в последний раз, перед тем как пустит себе пулю в лоб, избавляя ее от страшного проклятья.

Глава 10. Ночная песня

– Ты почему одна? – строго спросил Шатун, недобро зыркнув на Таю. Он ждал, поглаживая шею лошади.

– Поклянись! – потребовала Таисья. – Страшной клятвой поклянись, что не причинишь барышне зла. Не то попомнишь эту ночь.

– Ишь ты, испужала, – засмеялся Степан Сенцов. – Да кто твоей барышне зла-то хочет? Старый знакомец замуж берет…

– Против воли… Не любит она Михаила Платоновича.

– Это уж… глупости. Чего его не любить? Барин молодой, пригожий что твоя картинка… знакомства завел в Москве хорошие. Тьфу ты! Что я вообще с тобой тут рассусоливаю? Делай, что велено.

– Неспроста это, – не слушала Таисья. – Господин Сокольский и мухи не тронет, ежели его не раззадорить… Этот твой… Чалый постарался, да?

– А это вот не нашего с тобой ума дело. То затеи господские. Мне главное – в кармане чтоб звенело. И учти, Таисья, – помешаешь сейчас, невесть что еще баре[12] надумают. И ворожба не поможет. Иди давай. Всю ночь мне тут торчать, что ли?

– Не в Сокольское ведь соседнее повезешь Лизу?

– Не твое дело. Мне что, силой твою барышню из дома забирать?

– Да иду я…

* * *

Как и ожидала Таисья, барышня долго не гасила свечу. Горничная знала – если уж та заговорила про интересную книгу, то и до рассвета не уснет. Комната Лизы в правом крыле барского дома выходила окнами в яблоневый сад. Девушка до сих пор ждала, что Алконост прилетит на Преображение[13] освящать яблоки в саду. Что уж говорить про детские годы. Тогда девочка караулила волшебных птиц денно и нощно.

Долго стояла Тая под яблоней, глубоко задумавшись. Наконец на ее губах мелькнула жестокая усмешка. Мгновение – и на месте статной девушки явился пушистый комок – серый котенок – и направился под окно.

Вскоре барышня услышала самое жалобное мяуканье, какое только можно вообразить. Ставни широко распахнулись. Лиза, в домашнем сером платье, закутанная в шаль, выглянула в сад.

– Кис-кис, – позвала она. – Где ты, котеночек?

Мяуканье повторилось.

Лиза завязала шаль узлом на шее и, как бывало уже не раз, спрыгнула в сад. Жалобные звуки послышались уже чуть дальше – котенок уводил девушку под сень яблонь.

– Ну где же ты?.. – Лиза огляделась.

Лунного света было недостаточно, чтобы рассмотреть зверька в ночных тенях. Огорченно вздохнув, она хотела уже повернуть назад, как вдруг неподалеку послышалась песня. Тихая, совсем нечеловеческая. В ней слышались жалобы, стоны и в то же время такое пронзительное созвучие всему – лунному свету, мягкой ночи, шепоту деревьев, что разум Лизы мгновенно потонул в этих звуках. Песня-плач надрывала ей душу. Девушка шла к ее источнику, готовая, как всегда, попытаться понять и утешить. И с каждым шагом сознание расплывалось, сердце срывалось куда-то вниз, уже самой хотелось плакать, ничего не помня, не понимая…

Лиза не заметила, как, ведомая песней, миновала сад и вступила в дубовую рощу. А когда все затихло, девушка упала, словно оглушенная, без чувств. Наступившая тишина была зловещей.

– Эй, Тайка? – тихо позвал Шатун.

Но Таисья не ответила.

– Ну и шут с тобой.

Шатун нагнулся над бесчувственной Лизой, собираясь перенести ее в седло спокойно жевавшей травку лошади, но получил по голове рукоятью пистолета.

Глава 11. Охотничий домик

Федор осторожно опустил Лизу на лавку, развернул шаль, в которую она была закутана.

Спит. Зачарованным сном спит. Песня эта колдовская – дело нешуточное. Он зажег свечи – на столе и на большом сундуке – и вернулся к девушке. Дыхание ровное, чуть подрагивают длинные ресницы. Кожа кажется тонкой и бледной, а губы полуоткрыты.

– Лиза… – прошептал Воронов. – Один лишь раз… только мгновение – ты и не узнаешь…

И он склонился к ее губам.

Девушка вздрогнула, открыла глаза. Федор резко отпрянул.

– Не пугайтесь, Елизавета Алексеевна, – спокойно заговорил он, взяв себя в руки. – Я вам зла не причиню, и мне многое нужно объяснить.

Лиза вскочила на ноги, кутаясь в шаль, словно та могла заслонить ее от пылкого взгляда Воронова, так не вязавшегося с его бесстрастным тоном.

– Что это значит, сударь? В прошлый раз вы меня вроде бы защищали, а что теперь? Я думала – вы друг, поверила вам…

– Прошу вас, Елизавета Алексеевна…

– Отвечайте, Федор Иванович, что я здесь делаю?

– Со мной разговариваете.

– Прекратите! Это вы меня сюда притащили! Зачем? Не подходите ко мне…

– Да успокойтесь, пожалуйста. В неведении я вас не оставлю.

– Покорно благодарю, – насмешливо ответила Лиза.

– Вы бы присели, Елизавета Алексеевна. Как говорит народ, в ногах правды нет. Мне надо многое вам рассказать.

– Да уж, будьте так любезны.

Лиза обвела взглядом помещение, в котором очутилась. Деревянные стены без обивки, крошечные окна – за ними темнота. Кроме лавки, с которой она поднялась, – большой, ничем не накрытый стол да пара грубо сколоченных стульев. Еще сундук подпирает дверь, видимо, в другую половину дома. Вторая дверь, наверное, наружу. И,