Наталья Мазуркевич - Право на свободу, право на любовь Страница 11

— Народ, комнаты нам тоже выбрали. И имена кураторов уже указаны. У мелкой действительно Хельдеран.

— А у тебя? — откликнулся Дэйн.

— Критер, — едва удержался, чтобы не сплюнуть, Тордак. Судя по свисту Дэйна, этот куратор являл собой нечто незначительное, если не пустое место. Черт! Уже и сама начала делить людей на классы. Нельзя, нельзя, нельзя… и сама не лучше. Любая жизнь священная, любая… и нет тех, кто выше. Нет. Просто не существует.

Прошла мимо Дэйна быстрее, чем следовало, оглянулась и столкнулась с его прищуренным взглядом. Он качнул головой, справляясь, все ли в порядке. Нашла в себе силы кивнуть и скрылась в своей новой комнате.

Гостиная? Еще одна только личная? Не удержала смешка. Да уж, какие тут случайности. Три двери, как и в моей квартирке. Кабинет, спальня, ванная. Бросилась туда — так хотелось умыться, смыть с себя пыль и, если получится, избавиться от этих мыслей. Чужих. Они не могли быть моими. Или могли?

Поставила ящичек на раковину, открыла воду и, не целясь, плеснула себе в лицо. Холодно — зажмурилась сразу же, набрала на ощупь еще и плеснула вновь. Да, так правильно. Потерла горячую кожу… еще раз плеснула. Нащупала полотенце и вытерла глаза. Челка мокрыми сосульками свисала вниз.

Я еще раз взглянула на ящичек, открыла, и взяла первый флакон. Его содержимое помогало обесцветить волосы, назначение другого — вернуть природный пигмент. Вымыла голову и нанесла первый, подождала положенный срок и смыла. Глянула в зеркало — как без этого! — да уж блондинка из меня была бы славная. А теперь второе. Его полагалось не только нанести и смыть — здесь требовалось время. А потому, после нанесения, я замотала голову полотенцем и, проверив письмо — вдруг умудрилась потерять? — отправилась в спальню.

Панель на всю стену была и здесь, и я не удержалась — включила. Нет, не ради выступлений. Просто было интересно, что показывают на новом месте. А показывали театральную постановку и, судя по одежде зрителей, все это происходило в школе.

Заныл желудок, напоминая, что неплохо было бы и поесть, и я с ним согласилась. Вот только куда идти со своей проблемой? Раньше, я бы просто сходила на кухню или, если совсем лень матушка лютует, заказала на дом, но какая система здесь? Решила рискнуть и коснулась браслета. После того, как мы пересекли порог школы, количество опций увеличилось.

Кроме баланса денежных средств, медицинской карты, пары контактов из прошлого, имелся путеводитель по школе, список преподавателей этого года, справочник учеников с контактами — Хель был отмечен звездочкой, график сдачи отчетных работ, шкала баллов, и — слава императору! — меню. Рискнула и заказала всего по чуть-чуть.

Дождавшись, пока очередная разработка техников и магов не принесет заказ, я свила себе гнездо из одеяла и взялась за конверт. Руки предательски тряслись, и я даже уронила его однажды. Я хотела его открыть и одновременно боялась. Слишком многое от него зависит и слишком ничтожны могут быть мои надежды. Надежды? Рассмеялась в голос. Я на что-то надеюсь? Глупо, так глупо.

Открыла конверт, надорвав уголок письма. Болезненно прикусила губу, словно не бумага пострадала, а я сама. Бережно извлекла пожухлый лист обычной писчей бумаги — такие редко использовали и раньше, развернула и принялась читать.

‘Дорогая моя девочка,

Прости, что я не могу сказать тебе это лично. Я так горжусь тобой. Горжусь, что ты выжила в этом мире, горжусь, что стала такой умницей. Я уверена, ты у меня еще и красавица, пошла в отца. Как жаль, что я не могу тебя увидеть. Как жаль. Судьба дала нам мало времени, которое я потратила неправильно. Прости, мне так жаль. Жаль… я так часто это повторяю. Прости меня и за это. Я любила тебя. Всегда любила, мое солнышко, моя девочка, моя дочка. Прости, что я ушла так рано, прости мою человеческую слабость, прости и…

Он позаботиться о тебе. Он обещал мне сделать все, чтобы ты была счастлива. И я верю ему, он обещал. Пожалуйста, проживи свою жизнь счастливо. Проживи ее так, чтобы не плакать, как твоя глупая, безнадежная мать. Прости’.

Дальше стояла подпись, но я не могла разобрать: чернила намокли и расплылись. Сохранилась только первая буква родового имени Т, далее следовали красивые, но абсолютно бесполезные разводы. Непроизвольно понюхала бумагу, словно она могла хранить отголосок той, что писала на ней.

— Мама… — сказала вслух, пытаясь понять, что я чувствую к этому слову. Человека я не знала. Только слово и вот теперь ее письмо. Ее извинения, ее воля. Жить и не плакать. Жить и не плакать! Не плакать?! Как можно не плакать, зная, что мама была. Что она была, а мне не сказали! Не дали ее увидеть! Не дали даже попрощаться! С мамой…

В груди было больно. Все сжималось. Какие-то спазмы… Так тяжело. Как будто я ее знала, как будто… а разве важно знала ли. Ведь мама…

Одеяло было мокрым, когда я, наконец, успокоилась. Мокрым и соленным. Не чета полотенцу, что успело высохнуть. Не чета всему холодному и пустому миру вокруг.

Как в тумане еще раз прошлась по строчкам. Он… Наверное его имя стояло в несохранившемся фрагменте. Там, где точно виднелись разводы, как на подписи, где были следы от слез. Таких родных и таких далеких. Тех, что я никогда не увижу. Она была в этом уверена. И… мне передалась грустная обреченность женщины, что писала свои тревожные слова.

Он… кого она могла так назвать? Того, кто меня содержал? Но почему за все эти годы он так и не появился? Ни разу. Ни на минутку. За что?

По браслету прошлась рябь, привлекая внимание, — кто-то хотел поговорить. Сбросила — отвечать не хотелось. Следом пришло письмо. Уже привычное, на браслет. Выдохнула и развернула.

‘Уведомление о вступлении в права наследования’.

Пролистала длинный список, от первых пунктов которого мне поплохело, я опустилась вниз, чтобы увидеть внизу короткую приписку: ‘В соответствии с законом империи в ваше распоряжение поступает герцогство Таргон в центральном секторе, в ваше имя вносится изменение. По последней поправке оно звучит так Кириниса, герцогиня Таргонская’.

Если бы панелька не являлась экраном браслета, она бы упала. Таргонское герцогство исконно принадлежит императорской семье. Исконно, всегда, нарушений быть не могло. Он? Он — это император? Сам его величество Эйвор? Он… мой родственник? Но в таком случае…

Я сползла с кровати, быстро пересекла комнату, оказалась в ванной и рывком сняла полотенце.

Крика не было, я просто не могла говорить: голос отказал.

Пепельный блонд. Проклятый пепельный блонд. Как у Хеля, как у наследника, как у императора и… как у меня.

Не веря тронула прядь, потянула вниз, пока не стало больно. Да, никакой ошибки. Это были мои волосы, мой цвет и доказательство принадлежности к семье. Самой могущественной семье в империи. Но почему мне никто не сказал? Ведь прошло столько времени с моего рождения. Ведь…