Ольга Матвеева - Иван-Дурак Страница 11

— С чего это вам вздумалось передо мной оправдываться? — проворчал Иван. — Вы полагаете, мне есть дело до того, с какой периодичностью вы употребляете спиртные напитки?

— В том-то и беда, молодой человек, что вам вообще мало до кого есть дело. Нда… Девушка вот рядом с вами два года маялась, страдала, а вы и не заметили…

— Слушайте, без вас тошно! Не надо мне нотаций, взываний к моей совести! Как умею, так и живу! Вас послушать, так я изверг какой-то. Самый главный злодей на планете. Душегуб просто! — огрызнулся на Петра Вениаминовича Иван.

— Вы себя переоцениваете. Хе-хе. Обыкновенный среднестатистический негодяй. — Петр Вениаминович гаденько захихикал. — Шучу, шучу. Я, собственно, заглянул, дабы вам свое сочувствие выразить, поддержку всяческую оказать, это ведь какая неприятность, когда вас бросают. Нет, пардон, неправильно выразился, это ж какая несправедливость!

— Издеваетесь? — у Ивана возникло сильнейшее желание схватить Петра Вениаминовича за жирненькую шею и придушить.

— Отнюдь, — Петр Вениаминович очаровательно улыбнулся, отчего стал похож на злобного клоуна. — Мне вас искренне жаль. Тоже такое в моей жизни бывало, чего уж там… И даже не раз… Внешность-то у меня… Не принц, прямо скажем, не принц… Нда… Обаяние, правда, харизма, да на женщин разве угодишь? Все им не то, все не так. Сами не знают, чего хотят, идеал им подавай, а где ж его взять-то? Существование идеальных мужчин наукой не доказано. А если предположить, что вдруг заполучат они такой экземпляр, как они себя поведут?

— Как? — эхом отозвался Иван.

— Начнут ныть, что им скучно с таким хорошим — распрекрасным, что тошнит их от его совершенства, от его заботы, ласки, внимания. И станут мечтать о плохом мальчике, о хулиганье каком-нибудь, с которым, однако, им временами будет весело. И за эти мгновения веселья, праздника жизни они будут терпеть его хамство, издевательства, унижения. О, женщины! Загадки! Дуры набитые! Ангелы! Стервы! Страдалицы! Мучительницы! Плутовки! Красавицы! — Петр Вениаминович сделал изрядный глоток коньяку и заулыбался блаженно, очевидно, предаваясь приятным воспоминаниям. — А я, знаете ли, по молодости-то был дамский угодник.

— Бабник, вы хотели сказать?

— Фу, как грубо, молодой человек! Ох, уж эти современные мужчины! Ничего-то они не понимают ни в женщинах, ни в жизни! То все усложняют, запутывают, то упрощают до примитива. Задача бабника, понимаете ли, завоевать женщину, и как только цель достигнута, вершина покорена, он устремляется в погоню за новым трофеем. Или же это просто сексуально невоздержанный тип. А дамский угодник — это явление иного порядка. Его цель — подарить даме удовольствие, удовлетворение, если хотите, а главное — счастье. Счастье! — Петр Вениаминович многозначительно поднял сигару.

— Удавалось? — скептически поинтересовался Иван.

— Вообразите себе, да. А ваш сарказм, юноша, вызывает у меня недоумение, если не сказать больше — негодование! Я, безусловно, не всемогущ, и не всегда у меня получалось добиться во взаимоотношениях с женщиной положительного результата, то есть сделать ее счастливой, но в основном я справлялся с поставленной задачей. Да, могу это констатировать. Не без гордости, кстати.

— И что же нужно женщине для счастья?

— Вынужден вас огорчить — универсальных рецептов счастья еще не придумано. Слишком тонкая материя, слишком индивидуальная, слишком все от личности зависит. Вам вот, насколько мне известно, счастье представляется в виде симпатичной виллочки средних размеров на Лазурном берегу. Которая в свою очередь является для вас как символом престижа и успешности, так и местом, где бы вы могли на время спастись от суеты и насладиться покоем. Но в тоже время иметь возможность в случае необходимости пообщаться с представителями вашей касты, то есть с теми, кто тоже имеет домики на Лазурном берегу. Хотя, должен заметить, что как только мечта ваша сбудется, вам будет казаться, что счастье в чем-то другом, что вы жестоко ошиблись с выбором внешнего объекта счастья. Вы придумаете себе новую мечту. Новую химеру. Погонитесь за ней, а она снова окажется пустышкой.

— Так что же, счастье невозможно?

— Отчего же? Возможно. Просто мы, как правило, не там ищем.

— И где его нужно искать?

— Может быть, вам еще все тайны мирозданья раскрыть? Преподнести, так сказать, на блюдечке с золотой каемочкой? Не слишком ли много вы хотите? Хотя ладно, я сегодня добрый. Вот здесь надо искать подлинное счастье, — он коснулся бокалом с остатками коньяка своей груди. — В себе. Большего сказать я не имею права. Не уполномочен. А что касается Лизочки, вы уж извините, что снова беззастенчиво топчусь на вашей больной мозоли, то ей и нужно-то было для счастья всего лишь ваше внимание. Ей нужно было от вас получить подтверждение собственной ценности, значимости и значительности. И еще немного заботы и ласки. А кем она себя с вами чувствовала? Куклой, игрушкой, которую вы купили, которую могут где-то забыть, выбросить, когда она потеряет товарный вид или когда вы с ней наиграетесь. Как она вам сказала: «Это ты уволен!»? Она и жила два года под дамокловым мечом этого страха быть уволенной, вышвырнутой из вашей жизни. Увы и ах, но вы давали ей повод для подобного рода опасений. Житьем-бытьем ее не интересовались, планов не строили, появлялись только, когда вам этого хотелось, а когда ей было одиноко, вас рядом не было. И никаких перспектив, никакого совместного будущего. Эта малышка очень сильная женщина. Она ведь вас не пилила, ничего не требовала, денег у вас не брала. А когда терпеть стало совсем невмоготу, она решила уйти. Спастись бегством. И ведь честно с вами поступила, благородно, объяснила свои мотивы и причины. А вы что же? Обиделись, взбеленились, разозлились. А должен ведь был поблагодарить ее за то, что она столько времени дарила тебе себя, ничего не требуя взамен. Эх, Иван Сергеич, Иван Сергеич!

— Она меня бросила! — вскричал Иван. — Меня! Бросила! А я ей еще спасибо должен говорить! Вы меня за идиота держите? Или вы сам идиот?

— Мне бы сейчас тоже рассвирепеть, да вызвать на дуэль дерзкого, зарвавшегося мальчишку, оскорбить вас в ответ, поставить вас на место, остудить ваш пыл, окатить вас ледяным душем, дабы умерить ваш пыл. Поверьте, я мог бы пролить на вас ведро воды, лишь щелкнув пальцами, но я не буду этого делать. Ибо, все это действия, не достойные мудреца, коим я, безусловно, являюсь. Черт, коньяк, кончился. Пожалуй, я еще выпью. Видите ли, беседы, которые принято именовать дружескими, меня совершенно изматывают. Надобно как-то укрепить свой дух. — В бокале Петра Вениаминовича чудесным образом появилось еще грамм сто пятьдесят коньяка. — Может, и вам налить?