Цветок забвения (СИ) - Мари Явь Страница 11

— Нет, это скорее… культурная особенность. Дитя тоже следует им.

— Дитя следует "манерам", — повторила я с улыбкой, — но нарушает запреты отшельников. Очевидно, даже мне стоит эти манеры уважать.

— Запреты отшельников? — повторила одна из служанок. — Что это?

— «И сказал Мудрец Калеке — не прикасайся к женщине. И сказал Деве — не прикасайся к золоту. И сказал Старцу — не прикасайся к вину. И сказал Дитя — не прикасайся к мечу», — озвучила я главное наставление всех отшельников. — Такие простые законы не нуждаются в толковании, и всё же. Запретив Девам прикасаться к золоту, Мудрец тем самым повелел нам держаться подальше от Внешнего мира, который построен из золота, построен в войнах из-за золота, построен алчными мужчинами. — Я потянулась к подносу, что стоял у бортика. Перебирая ягоды, я откладывала виноградные в сторону, как непригодные. — Нарушь запрет хоть один отшельник, и он погубит весь клан. Погибнет один клан, и равновесие во всех мирах пошатнётся.

Что и происходит сейчас. Калека, убивающий женщин. Старец, шляющийся по борделям. Дитя, занимающее высшую военную должность. А что касается меня?..

— Значит ли это, что Девы нарушили свой запрет?

Хороший вопрос.

Я не помнила.

— Это уже не имеет никакого значения. Весь мир сошёл с ума, а вы заботитесь о «манерах». Ходите в тяжёлых, сковывающих даже дыхание, платьях. В обуви, которая превращает женскую ходьбу из полёта в пытку, и носите украшения, которые отбирают внимание, что должно принадлежать вашим волосам… глазам… губам… Мне начинает казаться, что эти манеры созданы в угоду мужчинам. — Я вздохнула, сползая ниже в воду. — Женщины никогда не стали бы отказывать себе в удовольствии освежиться в жару. Отдохнуть после ночи бдения. Разделить трапезу с сестрой, когда поднос ломится от еды.

— Но здесь её не так уж и много.

Немного, если они всерьёз собирались накормить человека, который не ел десять лет.

— Зайдите в воду и протяните ладони, — попросила я, уже даже не надеясь на технику голоса. Но девушки, переглянувшись, всё же помогли справиться друг другу с застёжками и сняли платья.

Когда они сели с протянутыми ладонями, я положила каждой по угощению.

— Столько положено есть Деве. Руками то, что в руке умещается.

— В час?

— В день.

Они посмотрели на меня так, будто поняли, почему наш клан вымер. И Калеки к этому отношения не имели.

— Вы страдали от голода?

Я грустно улыбнулась.

— Нет, наши сады и леса были изобильны.

— Тогда почему? Разве у вас есть закон, запрещающий сытно и вкусно питаться?

— Никто из отшельников не услаждал свою плоть так, как Девы. — Они дружно покраснели и отвели глаза, будто в первую очередь подумали вовсе не о вкусе. — А что касается сытности: еда — не единственное, что даёт нам силы. — Я указала на окно. — В большей мере мы зависим от света.

— Свет?

— Да. Дневной — яркий, щедрый, иногда такой настойчивый, что от него хочется сбежать. И ночной — изменчивый, небогатый, но куда более ласковый. Нет ничего мягче лунного света.

— Как будто солнце — это муж, а месяц — любовник… — прошептала мечтательно одна из женщин, и остальные закивали.

Опять речь зашла о мужчинах. Мне это не понравилось.

— То, как чувствуется свет на коже Девы, никогда не повторить ни мужчине, ни ребёнку, ни животному. Ни лебединый пух, ни мех мифи не могут соперничать в нежности с луной, — сказала я, откидывая голову на бортик, закрывая глаза. — Поэтому каждое полнолуние — праздник для Дев.

— Скоро… скоро будет полнолуние, — отозвались они.

— Хорошо, — вздохнула я, предвкушая. — Теперь никто не сможет лучше утешить меня и оскорбить Датэ. Луна — как последняя из Дев, прекрасна и недосягаема. Смотря на неё, он может думать только о том, что ему никогда до неё не добраться.

— До вас тоже! — поспешили они заверить меня. — Этот дворец — ваше небо, вы в безопасности здесь. Ответственность за вас взял на себя император. Он пришёл за вами и принёс сюда сам, потому что никому кроме к вам прикасаться не дозволено.

Ну что сказать, Дитя пока справлялось лучше Старца, при том, что было таким же отступником.

— Мы видели, как он нёс вас на руках, — продолжили девушки. — Казалось невероятным, что ребёнок может быть таким сильным, пусть даже отшельник.

— Ему помогала не его сила отшельника, а моя, — ответила я. — Наша основательница была невесомой, она ходила по воде, будто по земле — смело, твёрдо, а по земле будто по воде — бесшумно, не оставляя следов.

— Вы такая лёгкая?

— Нет. — Я встала и медленно, с наслаждением вытянулась. — Но ты тоже сможешь поднять меня.

— Но мне нельзя прикасаться…

— Можно.

Весом дело не ограничилось. Мы сравнивали, изучали друг друга и рассказывали об обычаях своих миров. Но любопытство не сделало меня беспечной. Смотря на них и слушая их смех, я невольно думала о своих погибших сестрах. Мне казалось, что я уже купаюсь не в ароматной воде, а в их слезах, пролитых по вине Датэ… А потом я учуяла резкий запах крови, который ударил наотмашь почти буквально. Запах убийства, что стоял в воздухе так долго, перебивая благоухание наших садов.

— Ты поранилась? — тревожно воскликнула я, потянувшись к девушке, которая всё так же беспечно шутила с подругами.

— Что? — Она недоумённо глянула на свои бёдра. — Ох! Я… Простите! Так неловко, я сейчас же…

Смущённая, а не испуганная, она дёрнулась к ступеням, но я остановила её.

— Я помогу, потерпи.

— Нет! Это же просто…

Я положила руку ей между бёдер, кажется, смущая ещё сильнее, хотя наши тела были одинаковы за исключением разве что треугольника волос у неё внизу. Кровь коснулась моих пальцев, и девушка вскрикнула именно так, как если бы я дотронулась до открытой раны.

Этот момент для появления выбрали женщины, что пришли сюда прибраться. Они были одеты просто, на их измученных жарой и работой лицах застыла какая-то смутная тревога. Они явно разговаривали и думали о чём-то прямо противоположном тому, что увидели в следующую секунду.

Вещи, что они принесли для уборки, выпали из их рук.

— Ох, госпожа!.. Мы думали, вы уже у императора, — запричитали они, перебивая друг друга. — Он ждёт вас, чтобы встретить, как самую почётную гостью.

— По крайней мере, я не заставлю его ждать десять лет, — проговорила я, отпуская девушку, и та медленно сползла в воду, кажется, чувствуя себя намного лучше, чем раньше. — Разве бессмертному есть куда торопиться?

— Потом у Его Величества будет военный совет.

Значит, Датэ он ждёт в большей степени, чем меня. И это понятно.

Я задумалась. Внешний мир заставлял Дитя подчиняться расписанию. Собирать военные советы. В одиночку противостоять армии Калек. Брать ответственность за людей, которых Мудрец обязал его судить, а не защищать.

Я знала: выйди я во Внешний мир, и он поглотит меня, искалечит, погубит. И я не торопилась к нему приобщаться. Окажись здесь Старец, он бы сказал, что с такими мыслями мне самое время вернуться к нему в ящик.

Чтобы выкинуть его из головы, я протянула руку к женщинам, приглашая.

— Так, как встречаете меня вы, не сможет встретить даже император. Я лишь листок, оторвавшийся от дерева, которое давно срубили. Если бы вы видели это дерево, вы бы меня даже не заметили, спрятанную в тени моих сестёр. Но теперь они мертвы, а мне выказывают небывалый ранее почёт. Прошу, подойдите и сделайте меня хоть немного достойной их славы и вашего гостеприимства.

Ладно, их не пришлось долго уговаривать.

Когда через час женщины всё же собрали меня на встречу с императором, морально я была готова к ней ещё меньше, чем раньше. Одиночество тяготило меня так же, как платье, в которое меня облачили. Куча ткани, закрывающей каждый участок кожи. Перчатки на руках. Практически непроглядная вуаль на лице. Веер, которым я должна была загораживать то, что просматривалось через вуаль. Даже в гробу было бы уютнее, и я знала, о чём говорю.