Наталья Косухина - Синий, хвостатый, влюбленный Страница 12

Тут в дверь постучали, и вошла незнакомая, расфуфыренная ляга. С неудовольствием посмотрев на меня, она томным голосом произнесла:

— Господин Уотерстоун, можно отвлечь Вас по срочному делу?

Уотерстоун отвернулся от окна и с удивлением на нее посмотрел.

— Хорошо. Подождите за дверью.

Когда дверь закрылась, он посмотрел на меня. Озадаченная его молчанием я подняла глаза вверх и увидела, что он заворожено, смотрит на мою грудь. Получи фашист гранату! Помолчав с минуту, я кашлянула. Он побурел, поджал губы и произнес:

— Леди, Вы простите меня за тот унизительный срыв? Я, безусловно, постараюсь, что бы подобное больше не повторилось.

Его заставил брат. И смотря ему в глаза, я понимала, что мы оба это знаем.

— Конечно.

Получив от меня ответ, он вышел, оставив меня одну. Несмотря на то, что извинился он под давлением брата, я понимала, что не чувствуй он, что его поведение было не допустимым, он бы извинятся не стал. Все‑таки, в какой‑то мере, он заслуживает уважения. Тут в интеркоме раздалось:

— Алекс, проводи леди в комнату для допроса.

Ну и где мне его искать? Я вышла в приемную и остолбенела. Александр Уоттерстоун обнимался там с расфуфыренной лягой. Кажется, Даша мне говорила, что драг никогда бы не стал вести себя так с женщиной, если бы та не была его невестой? Ну что ж, наверное, я могу принести ему свои поздравления на счет помолвки?

— Прошу меня извинить, что прервала Вас, но командующий попросил проводить меня в комнату для допроса. Я могу дойти сама, если объясните, где она находится.

Уотерстоун оттолкнул, лягу и, сузив глаза, посмотрел на меня. Ляга же взглянула на меня с откровенной ненавистью. Повернувшись к ней, он сказал таким тихим, мягким голосом, что даже у меня мурашки побежали по телу:

— Завтра поговорим.

Ляга побледнела. Что же он за мужчина, если со своей женщиной так разговаривает? А еще говорят, что драги самые нежные возлюбленные. Ага! Однолюбы, которые пялятся на грудь другой женщины! Ну — ну…

— Я сам Вас провожу. Следуйте за мной.

Подлец, а еще меня попрекал за недостойное поведение. На душе было на диво гадко. А мне еще работать.

Зайдя в комнату для допроса, я сразу начала готовится к работе. Совсем молоденький ляг, бросился мне помогать. Командор встревожено переводил взгляд с меня на брата, а Уотерстоун стоял и смотрел на нас, с кривой ухмылкой, прислонившись к стене.

— Леди, у Вас все порядке? — спросил командор.

— Да спасибо.

Нет не все!

— Тогда, я думаю, можно преступать.

— Да, — сказала я и, взяв лицо чуви в руки, преступила.

Мать моя женщина, кажется, я начинаю понимать, что имел в виду доктор. Мерзко было до отвращения. Я легко вошла в подсознание, но потом меня начали переполнять все тайные желания и пороки этого гуманоида. Все и то в чем он боялся, признается даже себе. Просмотрев все минут за двадцать, я наткнулась на сексуальные пристрастия. Прервав сеанс, я извинилась и убежала в ванную, где меня еще десять минут рвало.

Когда я вышла из ванной, то старалась не смотреть на допрашиваемого фигуранта. Ко мне подошел, ляг и предложил стакан воды. Я, испытав прилив благодарности, улыбнулась ему и поблагодарила. И тут услышала голос Александра Уотерстоуна.

— Извините, мы Вам не мешаем? А то мы Вас оставим. Вам леди даже переодеваться не надо. А потом, конечно, дела.

Ему что, в прошлый раз было мало? Если бы мне не было так плохо, то я бы ему объяснила разницу, между вежливостью, которая ему не знакома, в связи с его душевной убогостью и заигрыванием. Но сейчас, в душе, поднялась только тоска и боль. Невыносимая, с которой было сложно бороться. Но я буду не я, если покажу свою слабость. Нацепив самую беспристрастную маску, на которую только была способна, я повернулась к командору. Судя по виду, он был зол. Очень.

— Прошу Вас простить меня командор. Я предпочла бы сейчас уйти. Кристалл я предоставлю Вам завтра, с утра.

— Конечно, Вас проводить? — тихо спросил командор.

— Нет, благодарю Вас.

Пошатываясь, я побрела домой. Только бы побыстрее дойти. Только бы побыстрее. Добравшись до квартиры, я первым делом записала кристалл. Потом, дойдя до ванны, я забилась там, в угол и, сжавшись в комочек, плакала от невыносимой душевной боли, которая раздирала меня на части.

Александр Уотерстоун

После того, как землянка ушла, я почувствовал себя полным гадом. И почему, когда она рядом, мой разум оставляет меня? Как теперь вести себя с ней?

— Жорж, оставь нас, — сказал Фредерик.

Ляга как ветром сдуло.

— Брат, мне стоит говорить, что ты вел себя недостойно?

Когда Фредерик начинал так говорить, ничего хорошего не жди.

— Нет.

— Знаешь, изначально я не собирался говорить с тобой на эту тему. Все‑таки ты взрослый, четырехсот девяносто семилетний драг, умный и серьезный мужчина… Но, как видимо, ошибся. О каком уме можно говорить, если ты не можешь справиться с ревностью по отношению к любимой женщине?!

— Что? Да ты что. Ты не в себе!

— Это ты, уже сутки, не в себе! Да. Говорил мне когда‑то наш отец, что любовь забирает разум, да я его, тогда, не понял. Он такой же глубокой любовью, без ума, без остатка, любит нашу мать. И ты, видно в этом, пошел в него. По крайней мере, без ума это точно, — сказал брат и вышел.

Не может Фредерик быть прав. Влюбился в землянку? Я, который всегда относился к ним с пренебрежением, за развратную натуру? Нет. Наверное, из‑за отсутствия пары, наступают дни безумия, хоть и раньше времени. Время покажет ему, что все это чушь.

С того момента меня преследовала тоска. На душе было плохо и гадко. Мысли об Уотерстоуне не давали покоя. Первый раз, за все время пребывания здесь, я о чем‑то сожалела. Мысль, что я влюбилась, я гнала прочь. Ну, какая может быть любовь, если мы даже не целовались, а мысль о встрече с ним вызывает судорогу на лице? Значит, он задел что‑то личное, от чего тоска о родном прошлом, стала еще сильнее. Даша начала, осторожно, интересоваться моим здоровьем и сказала, что я в последнее время замкнута и агрессивна.

Неся утром, как и обещала, кристалл командору, я до ужаса боялась встретить его брата. Перестав гадать, в чем причина моей депрессии, я погрузилась в работу. Набрала себе экспериментальную группу и работала с ними, в мастерской, над новым проектом, по двенадцать часов. А после работы приходила домой и прорабатывала идею с новым факультетом, еще часов шестнадцать, восемнадцать. На большее сил не оставалось, и я падала на постель, отрубаясь. Приходя, раз в два дня, к командору на доклад, я в последний раз услышала, что мне необходимо сходить к доктору и, что я работаю настолько интенсивно, что он не успевает прорабатывать мои результаты. А у него жена. К доктору я не пошла. Но взамен получила выходной, в который я совершенно не знала чем заняться, ведь работа была отдушиной. Но с утра, когда я открыла дверь меня, ждал сюрприз.