Дарья Кузнецова - Родные миры (СИ) Страница 12

А, самое главное, меня совершенно не волновало, куда ударит следующий снаряд. Где-то там, за горизонтом? Чудесно, будет красивое зарево. Упадёт мне на голову? Что ж, это его право. А я сделал всё, что мог сделать, и от меня в этом мире больше ничего не зависит.

Какое восхитительно лёгкое ощущение: когда от тебя вдруг совсем ничего не зависит. Можно вот так сидеть, слушать отзвуки пока далёких взрывов, наслаждаться хорошим вином и ждать. Наверное, смерти.

В моём возрасте и при моей профессии её как-то стыдно бояться. Подняться по боевой линии Неспящих до Разума к тридцати годам — это весьма стремительная карьера, где-то в середине которой я по всем законам мироздания должен был подохнуть. А поди ты, живой. Сижу вот, любуюсь и пью брудершафт со смертью.

Красивый образ. Был бы поэтом, непременно написал бы что-нибудь торжественно-пафосное на эту тему.

«Слова — орудие слабаков», — вещал он мне. — «Сильный должен доказать свою силу раз и навсегда, доказать так, чтобы не возникло даже мысли о сопротивлении. И если придётся — раз за разом умывать врагов кровью, пока или их не останется совсем, или они не склонятся, забыв навсегда о своих поползновениях».

Кретин. Видел я его эдак полчаса назад, когда вся планетарная оборона сдулась после первого же удара. Рожа такая перекошенная, красная, злая; смешно.

Я ещё отпил из бокала, смакуя и катая на языке терпкую вяжущую жидкость. Хорошее вино; самое то для конца света. Который я, к слову, встречал, как и положено гордому и несломленному, при полном параде. Что поделаешь, я люблю этот мундир; не просто же так я за него столько крови пролил, своей и чужой. Особенно трогательно смотрятся белые перчатки: вроде как руки мои чисты.

Приятный процесс ожидания прервал тревожный сигнал, говорящий о том, что кто-то жаждет срочно лицезреть мою персону. Я даже удивился; кому это я мог понадобиться в такой чудесный момент? Мне казалось, что семь месяцев назад, когда меня попросили отдохнуть, для окружающего мира я перестал существовать. Даже любовница без напоминаний с моей стороны и без скандала куда-то быстро и незаметно исчезла.

Когда я увидел физиономию вызывающего, едва не поперхнулся вином. Однако опыт — великая сила; не поперхнулся, и даже лицо сохранил.

Сегодня, однако, странный день. То сбываются предсказания, то покойники воскресают.

Младший как всегда в своём репертуаре: внезапный, непредсказуемый и не отвечает на вопросы. Но в этот раз он превзошёл самого себя. И, по-моему, прежде чем я смогу обрадоваться, что этот засранец жив, мне придётся его хорошенько избить. Разумеется, в воспитательных целях.

Однако, интересно, что этот тип задумал? И ещё интересно: он в курсе моего нынешнего положения, и потому сделал такое неожиданное предложение, или как обычно ляпнул не подумав? Пойдём да выясним, что рассуждать!

Переодеваться я высокомерно не стал. Да ну к духам эти мелочи; в таком виде мне вполне удобно делать всё, что угодно, так зачем тратить время?

Что касается «последнего похода», рюкзак со всем необходимым покрывался пылью где-то в оружейном шкафу. Это из глубокого детства; смешно сказать, но оно у меня всё-таки было. У детей военных было любимое развлечение: мы играли в военных, что довольно логично. А «последний поход»… Запас быстрого реагирования: то, что нужно взять с собой, когда нет времени на сборы. У отставных военных принято иметь подобный комплект на случай внезапной мобилизации. Я, в общем-то, не военный, но привычка с детства осталась. Раньше это были какие-то детские мелочи, пищевые концентраты, ещё что-то; я уже и не помню. А теперь — всё по правилам, набор для выживания и ведения боя практически в любых условиях.

В светлом парадном мундире и с рюкзаком за плечами я спокойно спустился на лифте вниз и двинулся пешком к точке, указанной Кверром. К моему удивлению это оказался — с точностью до десяти сантиметров — люк мусорного коллектора.

Наверное, стоило всё-таки переодеться во что-то менее маркое. А, плевать!

Но мальчишка точно получит по ушам.

Путешествие в недрах мусоросборной системы сложно было назвать приятным приключением. Такое чувство, что тебя съели, в данный момент быстро переваривают, чтобы в конце концов… да-да, оно самое.

Пока я с интересом озирался по сторонам, стоя на платформе, окружённой четырьмя стационарными роботами-сортировщиками, в данный момент выключенными, — с этой стороны на город я раньше не смотрел, — где-то сбоку открылся небольшой лаз, и знакомый голос крикнул:

— Эй, Толстый, иди на голос! Смотри, не застрянь в коллекторе, — под конец серьёзный тон он не выдержал и бодро расхохотался.

Первое, что я сделал, выбравшись через тесный лаз на свет (кажется, это была какая-то контрольная станция), с наслаждением и от души приложил собственный кулак к улыбающейся физиономии Кверра, склонившейся надо мной. Он, конечно, хорош; но я всё-таки быстрее, и всегда был быстрее. Зато, в отличие от него, мне никогда не давались компьютерные системы. Так что всё в равновесии.

— Во имя духов, обязательно было ломать мне нос? — прогундосил он, держась за пострадавшую часть лица.

— Радуйся, что только нос, — отрезал я, озираясь.

Оп-па! Вот это новости.

— Ты решил прихватить с собой развлечение на дорогу? — усмехнулся я, разглядывая сидящую на полу женщину, взиравшую на нас с рассеянной задумчивостью.

— Знакомьтесь, это…

— Мы знакомы, — иронично улыбнувшись, кивнула она. — Извини, но тебя я развлекать не буду: мне было ужасно скучно в нашу единственную встречу.

— Надо было лучше стараться, — хмыкнул в ответ я. — Как-никак, это всё-таки твоя профессия.

— Зато честный труд, никому не приносящий вреда, — пожала плечами красавица.

— Так, ну-ка, хватит, — нахмурившись, рявкнул Кверр. Ого, за время отсутствия он многому научился, как я погляжу!

— Малыш научился показывать зубы? — снисходительно улыбнулся я. Помнится, в детстве его это жутко бесило.

Хм, кажется, не только в детстве!

— Да уж была возможность, твоими молитвами, — огрызнулся он. А вот это запрещённый приём…

Я тоже стряхнул показное благодушие и расслабленность. Хочет поругаться — будет ему «поругаться».

— До твоего нелепого побега у меня всё было под контролем, — отрезал я. — Но кто-то же не может посидеть в комфортабельной камере пару недель, ему самоутвердиться надо: как же так, всеми забытый и заброшенный, сам спасусь. А не спасусь и сдохну по дороге — пусть всем стыдно будет, что бедного Малыша довели. Доказал себе свою крутость? На семнадцать-сорок восемь тебе понравилось? — я и сам не заметил, как контролируемое спокойствие перешло в почти не контролируемую ярость.