Три сестры. Диана - Дина Сдобберг Страница 13

— О, ты смотри, да такому не пелёнки, а простынь нужна, — снова пробивается голос после очередного приступа мучительной боли.

И в резко наступившей тишине сначала недовольное ворчание и сразу настоящий рёв.

— Ну, лёгкие у парня будь здоров, — засмеялась повитуха. — Как величать то?

— Перунов, — ответила я, не понимая почему меня спрашивают. — Перунов Игорь Геннадьевич.

— Игорь? — удивилась Борисовна. — Красиво.

— Уверена? — тихо спросила мама, отчего-то улыбаясь. — Как назвать ведь не одна решала.

— Уверена, — устало ответила я. — А ребёнок здоровый, всё хорошо?

— Здоровый, не переживай, — ответила повитуха, что-то делая под недовольное ворчание в стороне. — Рост пятьдесят девять сантиметров, и вес отменный, на пять двести потянул. Это какой же он будет, когда вырастет?

— Мам, — тихо позвала я. — Он рыжий?

— Ой, Дина! — засмеялась мама. — Он пока лысый. Да и волос у младенчиков меняется не один раз.

Новый год я встречала в кровати, с трудом перевернувшись на бок, и рассматривала своего сына. И находила всё больше знакомых Генкиных черт. Вон на лбу с левой стороны, даже редкие тонкие волоски лежат чуть вверх. «Корова языком лизнула». Так говорили в Лопатино. Так эта неведомая «корова» пометила и самого Генку, и его старших братьев, и вот, сына.

О том, что сына, если у него когда-нибудь будет сын, он назовёт Игорем, Генка решил ещё в детстве, в школе. В классе он наверное был единственным, кто прочитал «Слово о полку Игореве» до конца и мог пересказать с любого места.

И уже сейчас были видны заломы будущих морщинок на переносице.

И наверное только в этот момент я впервые задумалась, правильно ли поступила.

Глава 11

Мама уехала только, когда Игорю шёл пятый месяц. Да и то ненадолго. Объяснила председателю в Лопатино где она и почему, оставила дом на сватью, маму Генки, и вернулась. Здесь по приезду первым делом встала на учёт, чтобы знали где искать.

— Мам, тут такое дело, — спросила я, пока мама тетешкала Игоря. — Помнишь, фотограф приходил, Игоря фотографировал? Я заказывала фотографий по три штуки, а после твоего отъезда обнаружила, что осталось по две. Могу я узнать, в каком направлении у недостающих фотографий ноги выросли?

— Можешь, — даже не пыталась сделать непонимающий вид мама. — В дальневосточном, куда-то в район Благовещенска. Ты адрес наверняка точнее знаешь.

— А меня спросить? — вздохнула я.

— А ты скажешь нет, так чего спрашивать? Что с тобой, что с отцом, только так и можно. — фыркнула мама. — Ты лучше скажи, чернявый этот чего всё вьётся?

— Николай Игнатьевич? Председатель он, мам. У него вопросов и дел куча, — ответила я. — Где-то посоветоваться, где попросить помочь. Станица у нас вон большая, а школа начальная только. Среднее и старшее звено ходят в соседнюю. А многие и не ходят вовсе. Двенадцать-тринадцать лет до сих пор считаются возрастом, достаточным для работы. Это проблема. И для этого есть партия!

— А у секретаря райкома не спрашивается, — усмехнулась Мария Борисовна. — А вот с Диной, как видит, так и вопросы появляются, которые ну вот прям срочно надо обсудить.

— Так может и тебе по сердцу? — спросила мама, мягко улыбаясь. — А то ты у меня пока носом не ткнëшь, сама не заметишь.

— Мам, ты уж определись, или фотографии бывшему мужу отправлять, или нового жениха сватать, — забрала я у неё сына. — Что касается Николая Игнатьевича, то он человек очень хороший, за свое дело и родные места очень переживающий. И место своё занимает по праву. Но иначе, чем друга и товарища по работе, я его не вижу. Да и к чему? У меня вон, сын!

— Голодный причём. Под такой аппетит ему одному корову заводить надо, — улыбалась Мария Борисовна, наблюдая за тянущимся к ложке Игорем.

Сам пользоваться ложкой он ещё не мог, но пока его кормили, крепко сжимал чистую ложку в руке. И если ложка с очередной порцией задерживалась, он хмурился и начинал стучать ложкой по столу. Вообще мальчик был очень спокойным, но иногда устраивал диктатуру и тиранию. В такие дни я отпрашивалась с работы и посвящала всё время и силы сыну. Оставлять мальчишку маме и Борисовне, когда у него например начали резаться зубки, и он бесконечно капризничал, я считала неправильным.

— Дина, ну я зачем приехала? — спрашивала меня мама. — А у тебя работа. Раз отпросилась, два… Потом говорить начнут, упрекать. Хорошим это дело не закончится, помяни моё слово.

— Мам, да тут все же с детьми. Все всë понимают, сами ростили. Так что я думаю, что относятся с некоторым сочувствием. Это хорошо ты приехала, Мария Борисовна не отказывает никогда в помощи. А если бы в одни руки… — вздохнула я, понимая какую огромную проблему взяли на себя мама и моя хозяйка.

— Да мне с мальчишкой потетешкаться в радость, я ж одна осталась. — Играла в «ладушки» Борисовна. — А вот на счёт сочувствия ты б не очень обольщалась. За председателем уже с твоего приезда подмечают, что вокруг тебя тетеревом ходит. И муж на цырлах, и сама себе царицей ходишь, и… Ой, много чего, что баб наших злит.

Я никакого негатива по отношению к себе не видела. Наоборот, всегда даже отвечали с улыбкой. Может оттого и не восприняла эти слова серьёзно. Но то, о чём говорила Мария Борисовна, само напомнило о себе.

Шло собрание, присутствовало и начальство колхоза, и партийное руководство, среди которого была и я. Обсуждался важный для всех вопрос, строительство большой полной школы. И конечно, обязательность обучения для детей и подростков.

— Мы регулярно сталкиваемся с пропусками, с отказом от школьного обучения в пользу раннего привлечения детей к труду. Не будем спорить, для нашей страны, тот вклад, который зависит от ежедневного труда огромен. Его сложно недооценить. — Выступала я с трибуны. — Но отказ от базового обучения, хотя бы в восьмилетней школе, это фактически целенаправленное уничтожение целого поколения будущих высококвалифицированных специалистов в любой отрасли. Тем более в сфере сельского хозяйства нам необходимо для решения тех задач, что ставит перед нами партия, механизировать тяжёлый ручной труд. Использовать имеющиеся ресурсы с максимальной отдачей.