Песнь Серебряного моря - Надежда Черпинская Страница 14

– Не стоит об этом сейчас! Я останусь на пару дней, и мы поговорим. Потом поеду в Мангар, – прервала его речь Мара. И добавила поспешно: – Но, где же Экталана?

– Уже на пороге, – молвил эльфийский князь, словно прислушавшись к чему-то.

– Пойду встречу мою милую девочку, – Мара Джалина вскочила и исчезла из зала быстрее ветра, только ослепительно синяя юбка мелькнула, как морская волна.

Литей сразу почувствовал себя неловко. Великий князь сверлил его холодным пристальным взглядом ясных серых глаз и улыбался слегка насмешливо.

– Сколько тебе лет, мальчик? – неожиданно спросил он.

– Двадцать, – ответил Литей, вздрогнув от его голоса, и добавил сконфуженно, ибо ему казалось, что эльф знает о нём всё, – почти…

– Значит, ты знаешь Мару двадцать лет… Ну, а помнишь из них… лет шестнадцать-семнадцать. Так? – продолжал эльф свои размышления.

– Так, господин, – подтвердил Литей, не понимая, к чему тот клонит.

– Ты любишь свою госпожу? – спросил Эктавиан.

– Конечно! – пылко воскликнул Дарген. – Я люблю свою госпожу! Она мне как родная мать. Я за неё жизнь отдам! Она лучше всех!

– Я знаю, – спокойно улыбнулся эльф.

Он смотрел на Литея, как смотрит на нерадивого ученика мудрый и добрый учитель, пытаясь преподать тому жизненно-важный урок. И Литею вновь стало совестно за свою глупую ревность и вспышку злости.

– Я знаю, что она лучше всех, и не любить её невозможно. Ты знаешь её двадцать лет, я – почти три столетия. Мы вместе сражались на войне и многое пережили. Так скажи мне, чья любовь к ней больше – твоя или моя?

Литей молчал, сгорая от стыда.

– Дурные мысли оскорбляют не столько меня, сколько твою госпожу, – продолжил Эктавиан. – Ведь это недоверие к ней. Я не потерплю такого в своих владениях. Люди из рода Ринай всегда были мне друзьями. Я не хочу, чтоб это изменилось. Я хочу и тебе быть другом, Дарген Литей Ринай.

Эльф замолк.

А юноша поднял виноватые синие глаза, и произнёс тихо:

– Я тоже хочу быть вам другом, Великий князь! Только, сдаётся мне, я пока этого недостоин. Я был неблагодарным гостем. Простите!

Эльф улыбнулся широко и совсем по-доброму:

– Я вижу, что ты настоящий потомок великого рода королей Лейндейла и Остенграда. Только достойный человек может сомневаться в своём достоинстве. Я буду рад стать тебе другом.

Литей смотрел на эльфийского владыку так, словно впервые увидел. Он понял только сейчас всю мудрость, и величие, и благородство Эктавиана из рода героя Лаудуса, и осознал, что отныне и до века будет так же предан ему, как предан своей королеве.

[1] Не эльф, полуэльф

[2] Спасибо, мой милый друг!

В дверях раздался звонкий смех, Литей обернулся, и сердце его остановилось, начисто забыв о своей прямой обязанности ритмично биться в груди. Исчезло время и пространство, и всё, что осталось, это дивное видение, сплетённое из серебряных лучей.

«Экталана!» – вспомнил Литей имя этой дивной грёзы. И от этого имени дохнуло морем, и плеском волн, и морским бризом.

Она смеялась и что-то говорила Маре, но звуки исчезли для Литея, растворившись в морских глубинах. Он смотрел как во сне на дивное нереальное создание, лёгкое, как облачко, изящное, как цветок водяной лилии, хрупкое, как крылья бабочки.

– Моё почтение, принц Дарген Литей! – прозвенел голос неземного видения.

Литей хотел ответить что-то, выразить хотя бы сотую долю переполнивших его сердце чувств… Хотел сказать, что отныне и навеки он готов служить княжне! Хотел сказать, что в жизни он не встречал девушки такой красоты, да и неудивительно, потому что таких не бывает!

Но чувства, нахлынув разом, сдавили горло, и всё, что он смог, это отвесить неуклюжий поклон и рухнуть обратно в кресло.

Сердце, вспомнив о своих обязанностях, решило наверстать упущенное и забилось быстрее обычного. Казалось, оно сейчас выскочит из груди.

А Экталана улыбнулась ласково, словно солнечный лучик осветил Белый Дворец. И стало так тепло и радостно от её улыбки, нежной, как первая лиловая фиалка на заснеженном пригорке. Потом порхнула, как мотылёк, присела рядом с Марой, зазвенел птичьей трелью сладостный голос, произнося дивные и непонятные слова.

И Литею сразу захотелось знать этот язык, знать эльфийский в совершенстве, потому что на нём говорила она.

«Не может быть, чтобы она была реальной! – бежали мысли в голове очарованного юноши, сменяя друг друга. – Не бывает такой красоты. Видно, я сплю. О духи, только бы она взглянула на меня вновь, только бы улыбнулась ещё раз! Какие у неё губы…Точно бархатные лепестки розы. А глаза – море, бирюзовое море на закате. Утонуть в них так легко и так приятно! А улыбка… Я отдал бы жизнь за её улыбку, одну только улыбку. Улыбнись, принцесса, и я умру от счастья!» – взмолился в душе Литей.

На миг его озарило, что князь Эктавиан всё ещё может услышать его мысли, но сейчас это волновало меньше всего.

Литей не боялся показаться смешным, ибо любовь в чужих глазах всегда смешна, но никогда не бывает нелепой. Он завидовал белой завистью Великому князю, ведь тот каждый день мог лицезреть явившееся им чудо, чудо по имени Экталана – Серебряное море. Она была как легенда, как сказка, как дивный лесной дух.

И даже сейчас, немного привыкнув к её сиянию, Литей не мог оправиться от изумления. Сияющие бирюзой глаза, нежный румянец на прозрачно-фарфоровой коже, пепельные локоны, как тонкие серебряные нити. И даже одежда её была словно соткана из света звёзд и морских брызг, так переливалось и горело серебристо-белое платье, расшитое жемчугами и кристаллами драгоценных камней. На тонких запястьях сияли браслеты – переплетение серебряных кружев, хризолита и горного хрусталя.

Серебряный эльфийский цветок – неземной, непонятный людям, прекрасный и волшебный.

«Наверное, и среди эльфов не найдётся того, кто осмелится счесть себя достойным её руки, её прекрасной, нежной, изящной руки!» – подумал с печалью Литей.

Любовь и горечь, восхищение и досада перемешались в его сердце, и давили, и мучили. И даже слёзы выступили на глазах, то ли от восхищения, то ли от понимания собственного несовершенства.

Они сидели рядом – королева Мара и княжна Экталана – две самые прекрасные женщины из всех, которых когда-либо видел Литей. Обе бесконечно красивые, но такие разные.

Одна – как летний день: