Княжья травница (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна Страница 15

Покойной княгине было семнадцать.

— Ну-у, какое поговорить, — горестно вздохнула прислужница. — Князь ить, куда нам до них.

— Ладно, я сама поговорю, — решила. Поставила корзинку с провиантом на плоский камень, который был определён горожанами как священный, и кивнула: — Пошли, проведёшь меня в город. Как там маленькая Отрада? Кормилицу нашли?

Прислужница замялась. От этой паузы мне снова стало не по себе. Что опять случилось?

— Искали мы. И баб уговаривали, а они ни в какую! Я б на их месте тоже отказалась бы, конечно, только. Жалко чадо.

— Почему они отказываются? — возмутилась я. — Неужели князь не может заплатить побольше?

Что ты! Что ты! Да любая б рада была! А только.

— Да говори уже! — прикрикнула на мнущуюся прислужницу. Та вздохнула и поведала громким шёпотом:

— Бают, княгиню нашу черви изнутри сожрали особые! Лихо подхватила да и померла, а ребёночек... — она совсем понизила голос и доверительно сообщила: — Бают, он и есть из тех червей, что нутро жрут!

Сначала я не поверила своим ушам. Потом, когда всё же поверила, мне захотелось ударить эту старую дуру. Надо же такое выдумать! Я смотрела с открытым ртом, а прислужница, видно, решила, что меня пришибла эта новость, потому что с жаром продолжила:

— Да, да, а ещё бают, что ежели кормить ребёночка этого, он через титьку и кормилицу сожрёт! А помирать-то кому охота, даже ежели и за княжью дочерь!

— Да ты издеваешься! Бабы дуры, а ты? Повторяешь всякую ерунду, стыд потеряла так о своей хозяйке говорить! — взорвалась я. — Болезнь её убила, а не черви какие-то! Она больна была уже давно, должны были заметить! А Отрада, дочка её, здорова!

— А ты, матушка, откуда знаешь? — подозрительно спросила женщина.

— Видела! — рявкнула и замолчала. Мы уже подошли к городу, в частоколе открылись ворота, и из них выехал князь на Резвом. Прислужница поспешно отвесила поклон, правда, поясной, как я отметила. И мне надо бы, но я не привыкла кланяться. А положение у меня такое. непонятное. И не буду кланяться, я не прислуга!

Князь проехал мимо, удостоив меня странным взглядом, за ним дружинники. А я только нос вздёрнула повыше, чтобы разглядеть получше того, чьи глаза снятся мне по ночам. Синие, острые, глубокие.

И смотрела так, пока они ехали мимо, провожала взглядом. Князь вдруг обернулся — всего на миг, но я заметила, как дрогнули уголки его глаз.

Он улыбнулся?

Нет, скорее всего просто поморщился. С чего бы ему улыбаться? Уж точно не от радости, что меня увидел. Прищурившись вслед князю, я мысленно вздохнула от тоски. Вот так люби человека, а он морщится при виде тебя!

— Что ж ты, не боишься ни чуточки? — любопытно шепнула мне прислужница.

— Кого?

— Светлого князя. Бают, заговорённый он — ни нож, ни стрела не берут!

— Опять бабские досужие сплетни, — теперь уже поморщилась я. — Ты мне лучше скажи, чем девочку кормили эти три дня?

Так этим. Молоком козьим.

— Господи... А его детям вообще можно давать? — пробормотала, напряжённо вспоминая, как действует козье молоко на желудочно-кишечный тракт. Не вспомнила. Приготовилась к худшему.

Прислужница провела меня снова чёрным ходом на второй этаж терема, но в этот раз в маленькую светличку с одним окошком. Там стоял ткацкий стан, занимающий почти всё помещение, а в уголке — сундук. Рядом с сундуком висела простенькая деревянная люлька с низом из мешковины, прикрытая сверху цветастой тряпкой. Девочка лет тринадцати в красном сарафане и с длинными светлыми косами ходила по метру свободного пола туда-сюда и качала в руках туго завёрнутого в пелёнки младенца.

Когда мы вошли, нянька испуганно глянула на меня и отвернула тело, руки, ребёнка, будто хотела защитить его от меня. Но прислужница махнула ей:

— Не боись, Вранка, дай чадушко травнице!

Малышка хныкала, кряхтела, корчила губки. Я взяла её и улыбнулась с жалостью. Такая кроха, а уже сирота. И родилась наверняка недели на две, а то и три раньше срока. Ладно, не поддаваться сантиментам, надо осмотреть сначала.

Я положила девочку на застеленный одеялом сундук, принялась разматывать свивальник, а потом — выковыривать её из туго замотанных пелёнок. Ворчала:

— Ну зачем так пеленать? Кошмар какой-то. Пока достанешь. Пока. Господи, как это размотать-то?!

— Дай, — буркнула Вранка и ловко нашла край пелёнки, в несколько движений полностью раскрыла худенькое тельце новорождённой.

— Спасибо, — ответила я сухо, склонившись над Отрадой. Какая же она маленькая! На три кило не потянет. Скорее два с половиной, может, меньше. Ей бы сейчас материнского молока каждые два часа понемножку.

— Я её перевивала недавно, — с опаской предупредила Вранка. — А она не спит.

— Надо свободнее пеленать. Сколько раз в день она ест?

— Так ить как заплачет, так и даю, — пожала плечами девочка и показала мне рожок из бересты с тканевой затычкой. Уфти, кошмар какой! Наверное, ткань эту и не меняли ни разу. А молоко.

— Молоко кипятили? Развели с водой? Оно же жирное, козье!

Поскольку малая смотрела на меня удивлённо, я повернулась к старой:

— Кипятили?

— Чтой-то? — не поняла она. Я вздохнула безнадёжно, потом разозлилась:

— Иди искать кормилицу! Немедленно! Сули всё, что хочешь, но чтобы нашла сей же час!

Ох ты горе горькое... — попыталась было пожаловаться прислужница, но я рявкнула:

— Сейчас!

— Это. Дарушка... — робко сказала Вранка. — Там у болота Мыська родила ж! Аккурат на Вырий!

— Та куда ту Мыську, шо ты. — отмахнулась Дара. — Мы не в избе на выселках — в княжьем тереме!

— Стоп, — прервала её я. — Эта Мыська согласится?

— Так чего ж ей не согласиться, — пожала плечами Вранка. — На год переселиться в терема — это не на болоте жить!

— Иди за этой Мыськой, — распорядилась я. — Сама её проверю, чтоб больная не оказалась.

— Да как же, — растерялась Дара. — Как же с болота, беднячку? Что светлый князь скажет?

— Ты лучше спроси себя, что скажет светлый князь, если ты угробишь его дочь!

Девочка вдруг расхныкалась, завозилась, почувствовав прохладу, и я склонилась над ней. Посмотрим, посмотрим, что у нас там. Потёрла ладони друг о друга, чтобы согреть, и положила их Отраде на животик. Погладила, сосредоточилась. Ну, маленькая, покажи мне, что у тебя болит.

И почти не удивилась, увидев весь желудочно-кишечный тракт, мерцающий оранжевым. Угробят мне ребёнка своим козьим молоком! А это что такое, что за красное колечко у самого желудка? Я наклонилась, чтобы сообразить, и сообразила. Спросила у Вранки:

— Она часто срыгивает?

— Чегой-то? — не поняла девчонка. Я показала жестами. Она кивнула: — Агась, и часто, и много, уж всю постельку обмочила, не успеваю стирать!

Ясно. В сочетании с пищеводом, которому явно плохо, это рефлюкс. Я не смогла спасти её мать, но Отраду вылечу.

Красное колечко под моими пальцами задрожало, когда я принялась разглаживать его и сдавливать. Чудо чудное, но сфинктер пищевода поддавался, как мягкое масло. А я боялась промазать — ведь тело совсем маленькое, всё внутри маленькое! В какой-то момент даже хотела раздвинуть пальцы, чтобы приблизить, как в смартфоне, но вовремя остановилась. Тьфу! Ещё бы повредила что-нибудь. А теперь надо посмотреть, как реагирует сфинктер. Только бы снова не растянулся! И травку найти против ожога пищевода.

Но это потом. Сейчас стоило бы сменить пелёнку, потому что прекрасная княжья дочь Отрада напрудила целую лужу. Пеленать я не умела, поэтому убрала руки от девочки и кивнула Вранке:

— Твоя очередь!

Она бросила на меня злой взгляд и потянулась за чистыми пелёнками. Я обернулась и увидела Дару, которая всё ещё стояла у нас за спинами. Подняла брови в удивлении:

— Ты ещё здесь?

— Мне бы светлому князю в ноженьки повалиться да позволения испросить, — нерешительно ответила прислужница. Я сделала шаг к ней:

— Мне что — самой сходить на болото?!

— Ох ты жизнь моя тяжкая, — со вздохом она бочком выбралась из светлицы, и шаги её заскрипели по половицам этажа. Поцокав языком в качестве разочаровательной реакции, я повернулась к Вранке: