Свежий ветер дует с Черного озера (СИ) - "Daniel Morris" Страница 15

***

Гермиона понятия не имела, что лорду Волдеморту понадобилось в Дувре, но, проснувшись, почувствовала, как щемит в груди разливающаяся спазмами тоска по свободе. Она видела это бескрайнее туманное море как будто собственными глазами.

Она встала, ежась от утреннего холода, и выглянула в окно. Над лесом вдали занимался рассвет. Хотелось снова лечь в мягкую нагретую постель и проспать до обеда.

Если бы ее спросили, Гермиона Грейнджер не могла бы точно сказать, сколько времени уже находится взаперти в великолепном поместье. Может, неделю, может, две. Может, и вовсе месяц. Погода в Уилтшире портилась, и солнечные дни, нечастые даже для летнего периода, теперь казались подобными какому-то редкостному чуду. Временами комната давила на нее со всех сторон, ей безумно хотелось выйти на улицу, но она помнила о наложенном запрете. Вовсе не хотелось проверять, что будет, если она его нарушит. Только иногда, вот как сейчас, на свободу хотелось до исступления нестерпимо: когда она видела раскинувшийся перед собой океан — во сне, разумеется. Она чувствовала эти соленые брызги на своих щеках, ветер, готовый поглотить, сбить с ног. Она неизменно падала вниз, и потом — взлетала у самой воды. В такие дни, просыпаясь, Гермиона всегда долго оставалась задумчивой.

Днем Гермиона все так же чувствовала себя вполне неплохо, за редкими исключениями: иногда ловила в себе неожиданные вспышки ярости или чрезмерного раздражения, не свойственные ее собственному характеру. В такие моменты она, как могла, старалась держать себя в руках, но эмоции были слишком яркими, поглощающими и подчиняющими. Однажды что-то подобное настигло Гермиону в библиотеке: она вскочила с ковра так резко, что даже в глазах потемнело, и едва удержалась от того, чтобы швырнуть в стену книгу, которую читала за мгновение до наваждения. Причин его ярости она не знала. Порадовавшись, что никто ее не видит, она, краснея, опрометью кинулась вон и, уже в своей комнате, села на кровать и постаралась успокоиться доступными ей способами — дышать ровно, думать о чем-то нейтральном. Было трудно, но она все же справилась. Или это он справился: Гермиона, к своему ужасу, теперь с трудом отделяла от него свое «я».

Несмотря на подобные эпизоды, Грейнджер не могла жаловаться: по крайней мере, сознания, как однажды в Норе, она больше ни разу не теряла. Но ночи все так же оставляли после себя отвратительное ощущение полного эмоционального истощения; ей требовалось немало времени, чтобы прийти в себя после некоторых особенно странных снов. Иногда легчало только к вечеру, когда эльф появлялся в комнате, чтобы зажечь огни. Временами (часто) она, как когда-то Гарри, видела во сне глазами змеи. Гермиона не имела понятия, что стало с Нагайной, поскольку ни во время битвы, ни после ни разу ее не видела, но, судя по всему, рептилия была в добром здравии. Грейнджер, к своему удивлению, узнала много интересного о привычках и повадках волдемортовской любимицы: к примеру, та обожала дремать на полу у камина или охотиться в траве на мелких грызунов. Но мало этого — в таких снах Гермиона почему-то чувствовала нечто совсем уж необычное: змея просто обожала своего хозяина — в меру своих «эмоциональных» возможностей, разумеется. Это было сродни обычной животной привязанности: Нагайна постоянно ждала его и даже испытывала радость, когда Темный Лорд появлялся в поле ее зрения; а еще получала какое-то до мурашек невероятное удовольствие, когда тот задумчиво гладил ее, сидя у камина.

Сама Гермиона этих эмоций категорически не разделяла, просыпаясь утром в полном раздрае и смятении. Она не припоминала, чтобы Гарри рассказывал что-то подобное, да и вообще, чтобы кошмары мучали его столь же часто.

К снам со змеей добавился еще один странный: Гермиона видела саму себя, мирно спящую или мечущуюся в беспокойном бреду по кровати, комкающую одеяло, иногда что-то невнятно стонущую. Она смотрела как будто со стороны, ничего не предпринимая, преисполненная равнодушия и иногда, редко — легкого интереса. Гермиона боялась думать о природе этих снов, хотя и догадывалась, откуда они берутся.

Временами, после особенно ярких видений, ей хотелось только лежать, бездумно глядя в потолок, или спать и спать до самого вечера. Но сделав так пару раз, она пожалела: ночной образ жизни ее совершенно не устраивал. Так что Гермиона все же выработала себе какой-никакой распорядок дня: в конце концов, у нее были проблемы, которые необходимо решать, и для этого ей даже были предоставлены некоторые, пусть и мизерные, возможности.

Дни ее в моменты бодрствования за редким исключением были похожи друг на друга, но Гермиона не жаловалась, удивительным образом принимая происходящее в ее жизни без подходящего к случаю отчаяния. Скорее всего, спасали ее именно книги: а получив от виновника своего положения свободный доступ в библиотеку, литературы она прочитала за это время немало. Несмотря на огромное желание сидеть в библиотеке весь день, она, суеверно боясь наткнуться на кого-либо из обитателей мэнора, все же почти всегда стала теперь забирать книги в свою комнату. К ее величайшему сожалению, пока ничто из богатой коллекции Малфоев не могло помочь ей решить нависшую над ней проблему. В какой-то момент, оставив бесплодные попытки научиться окклюменции, ведьма решила целиком перенаправить усилия на устранение самой причины и теперь упорно искала какую-то информацию по необходимой ей темной магии, но — невозможно поверить! — не находила ровным счетом ничего. Гермиона подозревала, что некоторые особенно интересные экземпляры хранились где-то в другом месте — на случай какого-нибудь незапланированного рейда (хотя чего им бояться теперь?!), да и сомневалась, что легко найдет какую-либо информацию о крестражах, припоминая все, что рассказывал об этом Гарри. Но она не отчаивалась. Рано или поздно ситуация точно изменится. Ведь над ее решением билась не только она.

Гермиона прекрасно помнила тот, казавшийся теперь таким давним, разговор с Темным Лордом. Он обещал убить ее, если («как только») найдет способ что-то сделать с их общей «маленькой проблемой». Сначала самым простым и логичным решением, подкрепленным еще и ее постоянно угнетенным состоянием, казалось просто опередить его, но Гермиона быстро поняла, как это глупо: ее смерть ничего не решит, ведь крестраж невозможно было уничтожить так просто. И это не говоря о том, что Гермиона слишком хотела жить; ей, в конце концов, было ради чего жить! Она вспоминала тех, кто остался там, дорогих ей людей, тех, кого она любила. Рона… Родителей, в конце концов! Тем более, у нее не имелось под рукой ничего подходящего для такой жертвы: ни меча, ни клыка Василиска… Ни даже, на худой конец, волшебной палочки. Кроме того, попытка у Гермионы была бы только одна; в случае неудачи ей грозило такое наказание, какое она не смогла бы себе вообразить даже в самом изощренном из своих ночных кошмаров. И, к слову сказать, смертельного проклятия можно было не ждать. Темный Лорд ни за что не стал бы вот так уничтожать собственный крестраж.

Гермиона слишком много думала о них, о крестражах. Часто они — а точнее, их содержимое — казались ей какой-то заразной болезнью. Девушка вспоминала и сопоставляла факты, и что-то, видит Мерлин, здесь не сходилось. Они с Гарри и Роном уничтожили медальон, чашу, диадему. Кольцо. Гарри уничтожил дневник. И части души сгинули вместе с вмещавшим их в себя хранилищем. Так почему теперь что-то пошло не так? Почему в этот раз часть его души не уничтожилась? Ответа не было, но Гермионе приходило в голову только одно весьма и весьма обнадеживающее измышление. Это, скорее всего, значило, что первоначальное «хранилище» — в данном случае, Гарри — вовсе не уничтожено, и намеки Кингсли тому подтверждение. И Гарри, должно быть, действительно остался жив!..

Пугало одно: Гермиона не имела ни малейшего понятия, к каким выводам за все это время пришел лорд Волдеморт.

Темного Лорда в последние дни она несколько раз видела мельком, ей в какой-то момент даже подумалось, что это было во сне. Дважды или трижды он, совершенно реальный, все же появлялся в ее спальне, каждый раз заставая врасплох; при виде его высокой фигуры Гермиона совершенно терялась, пугалась и замирала, как кролик перед удавом. Его, казалось, это полностью устраивало, Лорд ни слова не говорил ей и — боже упаси — не прикасался и пальцем, что постфактум безмерно ее радовало. Гермиона не знала, зачем именно он приходил, но догадывалась, что причиной было то, что ему необходимо было проверить какие-то свои теории на ее счет. Первый раз — она тогда читала в спальне при неярком дневном свете — Лорд появился и сразу с порога снова применил к ней заклинание легилименции. Книга тогда со стуком выпала из ее рук на пол. Но, просмотрев необходимые ему воспоминания о крестражах, которые он уже видел до этого, Темный Лорд, безмолвный, исчез за дверью. Второй раз случился, когда Гермиона уже собиралась ложиться спать: темный волшебник появился на пороге и (она снова глупо застыла от страха — ему даже не нужно было ее обездвиживать!), преодолев комнату в несколько шагов — черная мантия порывисто взметнулась за его спиной, — остановился на расстоянии вытянутой руки. Гермиона боялась поднять глаза или слишком громко вдохнуть, понятия не имея, что он собирается предпринять. На его лицо она даже не смотрела, внезапно заинтересовавшись собственными пальцами. А Лорд просто направил на нее палочку, сделал несколько замысловатых пассов, совершенно ей незнакомых. И, развернувшись, вышел, снова не произнося ни слова, заставляя Гермиону гадать, что такого ему удалось разузнать.