Ник и другие я - Татьяна Лаас Страница 15

– Арано, живо сюда!

Рик подавился ругательствами, затянул ремень и четким, военным шагом направился к Пересу:

– Что случилось? Меня парни ждут…

– Не умрут. – Перес отвлекся от экрана, на который сейчас транслировалась картинка с камеры Ворона: эксперты обследовали останки душеедки в компании… В компании Грома. Тот сидел на корточках перед душеедкой и явно принюхивался к ней. Снова, снова и снова. Перес не выдержал – терпение не его добродетель: – Что. Он. Делает?

Он явно имел в виду Алехандро, а не экспертов.

Арано приподнял брови вверх:

– Кажется, Лекс запоминает её запах.

Перес ткнул в грудь Арано указательным пальцем:

– Живо пакуйся в ультру Листопада, её уже разминировали, и дуй на позицию Грома. Его ультру я запретил трогать. Проверь: где он стоял во время операции, что мог видеть, что мог слышать, когда камеры были вырублены Закатом. Какого Гром привязался к душеедке?! Он не должен найти связи между душеедкой и Лином. Понял?

– Так точно, – по-военному четко ответил Утес и добавил: – не бойся, Миге, приструню Грома.

– С Громом я разберусь сам, – Перес снова повернулся к экрану, чтобы заметить: Гром оторвал кусок ткани от платья душеедки и засунул себе в карман комбинезона.

Утес скривился:

– Точно, след берет. Зачем бы?

Перес недовольно буркнул:

– Ты еще тут? Живо…

Утес оборвал его, все же то, что Перес стал человеком, несказанно радовало:

– Я лишь хочу сказать – с Громом поговорю я сам. Не трогай его – Лин считает его своим хорошим приятелем. Лин не простит, если ты полезешь к Грому. Лучше я.

– Такой хороший приятель, что Лин с ним последние время вообще не пересекался.

Утес напомнил:

– После Хогуэрас Лин ни с кем не пересекается, потому что есть Ник. Сейчас она тут, а завтра даже твои хваленые ищейки её не найдут. Её не привяжешь к округу, если ты не понял, Мигель. Её даже Лин не привяжет. Даже ребенок, боюсь, не будет той цепью, что прикует её к Либорайо. Она легко схватит ребенка и свалит в закат, и хорошо еще, если Лина захватит с собой. Девочка самостоятельная и привыкла выживать сама. Так что… Лин прав, наслаждаясь здесь и сейчас её обществом. И то, что мы не пересекаемся с Лином вне службы последние восемь месяцев не отменяет того, что мы с ним по-прежнему друзья. Так и Гром – он по-прежнему приятель Линдро. И тот не простит, если ты…

– Хорррррошо, - прорычал Перес, – Гром полностью на тебе. Но, учти, если что, я по полной спрошу с тебя!

– Понял, не дурак, – буркнул в ответ Утес и пошел паковаться – время уходит. На ходу он достал из кармана интер и позвонил Жердю: – Слушай, тут такое дело… Я занят, не ждите меня – езжайте сами. Я потом к вам присоединюсь в «Алой кошке»… И не лезь, куда не просят, я не маленький, сам справлюсь. Понял?... Пока…

Он убрал интер и привычно выругался себе под нос:

– Твою же мать, не было печали…

Утес сам вместо замахавшихся с работой техников проверил рабочие параметры ультры Линдро, быстро запаковался, включил камеру и, не опуская забрало шлема вниз, прыжками помчался прочь из пакгауза – время поджимало.

Темнело. Он так и не смог привыкнуть к длинным местным закатам. Там, где он родился, в уничтоженном Сороковом округе, ночь наступала почти мгновенно – юга́. Здесь же ночь кралась на тихих, медленных лапах сумерек. Зажигались в небесах звезды, правда, загадывать желание уже было поздно – первую он пропустил. Пахло по-осеннему – влагой и прелыми, старыми листьями. Десять лет назадльды сюда пришли в разгар золотой осени. Снег за лето стаял, обнажая старую, уже непривычную, старательно забытую жизнь. Рик как-то отвык от напоминаний, что оборотни зло, а вампиры еще хуже. Тут же глаз постоянно натыкался на полустертые граффити с нечеловеческими оскалами и беззащитными детьми, на надписи на дверях уцелевших магазинов «Нелюдям вход запрещен!», словно оборотни могли себе позволить шляться по магазинам вне гетто, на военные агитплакаты и прочие прелести ненависти между видами. Забавно, что люди дали названия разным проявлениям ненависти к отличающимся от них самих людям: расизм и нацизм, а вот вампиризм и оборотнизм у них обозначал совсем иное. И нелюдизм они тоже не придумали, считая это нормой. Оставалось надеяться, что это больше никогда не вернется. Хотелось верить, что новый мир основан не на притворном смирении, а, действительно, перерос ненависть, как это смогла Ник.

Достигнув разрушенного склада, Рик первым делом сунул нос в труповозку – туда уже перенесли останки душеедки. Раскрыв транспортировочный пакет и принюхавшись, он громко выругался куда-то в темнеющие небеса – одежда душеедки вполне узнаваемо пахла Ник. Это же надо! Запах пробивался даже через гниль. Поговорить с Лексом придется серьезно, крайне серьезно. Возможно, даже вампирским психам придется парня сдать, чтобы те подчистили Парре память. Не хотелось бы, Лин утверждал, что психи запросто могли и мозги пережечь, но допускать, чтобы тайна Ник выбралась наружу, было нельзя. У девчонки и без этого жизнь не сахар была.

Рик разрешающе хлопнул по плечу недовольного задержкой санитара и помчался дальше – ему еще место, где заклинило Парру, проверять. Заодно Рик прокручивал в голове, что тот же Лин и Мика кричали – если Парра был рядом, то крик всяко мог расслышать. Разговоры – сомнительно, а вот орал Мика громко, очень громко. «Сэээм!». М-да…

Как на зло, Парру заклинило в ультре практически у самого места смены душеедкой марионетки – на ржавом поручне массивного контейнера, из которого вывалились жестяные банки с уже просроченным томатным супом, еще болтались перекушенные наручники, которыми была прикована первая марионетка. Кажется, Зак забыл отдать ключи. Рик вздохнул: как малость, надо переговорить с Заком – что тот говорил, когда подчинился душеедке. Не дай боги, назвал душеедку Ник, а не Сэм. Мика-то точно только: «Сэм!» – и орал, причем Парра с этого места все прекрасно должен был слышать.

Рик задумался, направляясь назад, в пакгауз, что же мог надумать Парра. Официально, Зак всего лишь друг детства Ник. Мику вообще еще обществу не представили, а на складе тот никак не упоминал Ник, во всяком случае громко, чтобы Парра мог расслышать. Все, что