Маринкина башня - Мира Форст Страница 15

— Попробуй докажи, — отважилась Агнеша на дерзость, высвобождаясь из его хватки.

На этот раз держал он ее некрепко и боли не причинял.

На их тихую перепалку никто не обратил внимания, все присутствующие были заняты получением святого причастия из рук священника.

После мессы последовало приглашение к столу, за которым появилось много новых лиц.

— Кто все эти люди? — спросила Агнеша у Марины.

— Гости из города и деревень. Наш дом славится хлебосольством и гостеприимностью. Папочка считает, что надо накормить всех, кто явится к обеду.

— Ты, наверное, забыла старинную польскую пословицу — «задолжай, но угости», — вмешалась в их разговор Ефросина, которая сидела по другую руку от Агнеши и слышала, о чем говорят девушки.

— Забыла, — согласилась Агнеша.

— Все эти гости слетелись сюда на утиный паштет нашего французского повара, — усмехнулась Марина.

— Но паштет действительно вкусный, — сказала Ефросина так, как будто говорила о самом лучшем блюде в мире.

Агнеша не особо разбирала, что ест. Весь обед она ожидала, когда Ворон начнет разоблачать ее. Но тот спокойно ел. Он сидел подле воеводы и совсем не обращал внимания на девушку. Наверное, решил предъявить свои обвинения не за общим столом, — предположила она.

Во второй половине дня ее потревожили дважды. Один раз модистка, она показала Агнеше образцы тканей и сняла с нее мерки. Второй раз слуга. Он принес бумагу, чернила и набор перьев.

Допрашивать ее так никто и не пришел.

Перед сном она потренировалась писать пером. Чернила капали, брызгали некрасивыми кляксами, буквы расползались, нервировал скрип пера, с непривычки заболели пальцы. Через некоторое время, когда стало получаться вполне прилично, Агнеша успокоилась, бросила испачканные листы в корзинку и легла спать.

А ночью разыгралась буря, да такая сильная, что повалило дерево в саду. Дерево задело какое-то окно и многие услышали звук разбитого стекла. В замке забегали, проверяя, где случился погром и не пострадал ли кто.

В дверь Агнеши постучали. Она не спала, просто лежала в кровати, прислушивалась к звукам бури и возне в замке, поэтому стук услышала сразу. За дверью стоял не кто иной, как Ворон. На этот раз одет мужчина был наспех. В руках он держал зажженную лампу.

— У тебя все в порядке? — спросил ее Януш.

— Да, — ответила она, подмечая, что Ворон старается не глядеть на ее черную рубашку.

Думала уйдет, но он прошел в комнату. Посветил на окно, убедился, что стекло цело. Поставил лампу на стол.

— А это что? — достал из корзины несколько мятых листов.

Вот же… Везде свой нос сунет, — чертыхнулась Агнеша.

— Не пойму, ты дурочка или разыгрываешь какой-то спектакль? — изучал Ворон несвязные фразы, которые она писала только лишь с целью научиться писать пером.

— Хватит меня уже оскорблять.

— Я не оскорбляю. Просто пытаюсь понять. Для шпионки ты ведешь себя глупо, допускаешь слишком много ошибок. Но и в ту сказочку с потерей памяти, что ты наплела Мнишекам, не верю.

— А в то, что я твоя племянница, веришь?

— На Вацлава ты не похожа. Совсем. Но я никогда не видел Божену, а пан Юрий с супругой уверяют — вы с ней одно лицо. Имя, возраст совпадают. Только кое-что ты не учла.

— И что же? — заинтересовалась Агнеша.

Она злилась на Ворона, ей и так было страшно и некомфортно, а тут еще и он со своей подозрительностью, но при этом ей нравилось слушать его рассуждения.

— В нашем роду рождаются дети исключительно с черным цветом глаз. Твои глаза серо-голубые.

— В младенчестве цвет глаз мог и поменяться, — уверено заметила она.

— Может и мог, — побарабанил Януш пальцами по столу. — На этих листках есть русские буквы. Ты царевичу Дмитрию писала?

— Нет. Я взялась вести дневник Марины Мнишек для потомков. А царевич ведь русский. Вот и пытаюсь некоторые фразы по-русски построить. Представляешь, как важно сохранять материалы всего того, что сейчас происходит вокруг семьи воеводы?

Януш с подозрением посмотрел на нее, но промолчал. И, так как он не уходил, она спросила:

— Ты заметил, что я не католичка, почему не выдал меня?

— А смысл? Ты начнешь отпираться. А пана Юрия вся эта кутерьма лишь позабавит. К тому же, пан толерантен к религиозным конфессиям. Он одинаково уважает причастность к любой религии и является активным сторонником движения объединения двух церквей.

— Сколько тебе было лет, когда погиб Вацлав? — решила воспользоваться Агнеша откровенностью мужчины и выведать побольше.

— Пять.

— То есть, сейчас тебе двадцать шесть?

— Молодец, считать научилась, — усмехнулся он.

У Агнеши невольно вырвался смешок.

— Ты говоришь с акцентом, — заметила она.

— Потому что я из Мазовии, мазур по национальности.

— А, так это у вас изобрели мазурку! — вспомнила Агнеша.

— Что изобрели[3]? — не понял Януш.

— Не обращай внимания, — отмахнулась она.

— Ты действительно странная, Ганя, — взял он лампу, собираясь уходить.

Почти сразу после его ухода заглянули сначала слуги, удостовериться, что окно ее комнаты цело, затем Марина.

— Стекло разбилось на втором этаже, — сообщила она, — в смежной комнате. К счастью, там никого не было.

Агнеша слушала девушку вполуха, она думала о Януше Врона и о том, как ласково он ее назвал — Ганя.

Последующие три месяца она провела в Самборе. Вернуться домой никак не получалось. При любой возможности Агнеша искала подсказку, обращала внимание на все, что выбивалось из цельной картины. Но все оказывалось пустышкой. Не помогали и молитвы, хотя она усердно посещала часовенку, пытаясь договориться с Богом.

Мнишеки к ней не просто привыкли, но и не хотели теперь никуда отпускать от себя. Воевода даже собрался хлопотать перед королем Сигизмундом, чтобы Агнешу восстановили в наследственных правах на Джевицкий замок.

А все из-за недоразумения с алхимиком Михаилом Сендзивою.

Этот проходимец оседал в домах богатых польских магнатов, демонстрировал им нехитрый фокус превращения серебряной монетки в золотую, после чего получал на свои опыты внушительные суммы. Ведь все хотели получать золото из