Александра Лисина - Не выходите замуж на спор Страница 16

— Ладно, — покорно сникла я, и слезы на моих глазах тут же высохли. — А у вас библиотека есть?

От неожиданности он даже разжал когти и едва меня не выпустил.

— Зачем тебе?

— Почитать что‑нибудь хочу, — стеснительно сообщила я. — А то пока вы до сути доберетесь…

Он, кажется, даже дышать перестал. Только буравил меня тяжелым взглядом, словно пытался пронзить насквозь. Его глаза сузились, в них снова заклубилась Тьма, а чешуек на груди заметно прибавилось.

— Хочешь разозлить меня снова? — наконец, опасно спокойно осведомился он, и когти на его пальцах стали заметно длиннее.

Я широко распахнула глаза.

— Что вы, мой повелитель! Как я смею нарушать процесс своего собственного совращения… то есть, развращения? Мне просто неудобно, клянусь! И это ОЧЕНЬ отвлекает от хотения!

Он совсем нехорошо прищурился.

— Нет, я, конечно, переживу, — поспешно затараторила я, чувствуя, как моя кожа медленно и неумолимо поддается его когтям. — Мне не впервой на камнях… и на траве… да и на земле тоже… да что там! Ради вас я где угодно согласна попробовать! Но боюсь, тогда ваши дела придется отложить до завтра. Или даже до послезавтра, потому что вряд ли я смогу нормально сосредоточиться… Может, хоть на кроватку переберемся, а? — заныла я напоследок. — Там все ж помягче, а я — существо нежное, хрупкое, ранимое…

Я едва успела договорить, как меня рывком сдернули со стены и, даже сумев не задеть полупрозрачные, обвисшие двумя бесполезными лоскутами крылья, подхватили на руки.

— Спасибо, Князюшка — а…

Пользуясь моментом, я порывисто прижалась к прохладному телу и, обхватив чужую шею онемевшими от висения руками, прислонилась щекой к груди, укутывая нас обоих гибкими крыльями. Услышав ровное биение его сердца, зажмурилась, тихонько коснувшись губами его кожи. Невольно восхитилась идущему от мужа ощущению неимоверной силы. А когда он раздраженно скинул меня на кровать, сама протянула руки, томно шепча:

— Можете привязывать.

На лице у Князя промелькнуло колебание, смешанное с подозрением, но потом он все же велел:

— Пусть останется так.

— Как прикажете, — покорно сникла я, всем видом выражая разочарование. — Можно мне лечь на живот? На спине крылья быстро теряют гибкость…

Я демонстративно дернула придавленным крылом, с которого на подушки слетела горстка золотистой пыльцы, и, уловив намек на хмурый кивок, одним гибким движением перевернулась. Правда, легла чуть боком, переместив крылья вправо, чтобы он случайно не порвал, и одновременно открыла ему достаточно пространства для действий.

Пусть работает.

Мне даже интересно, чем все это закончится.

— Только рубашку лучше снять, мой Князь, — мурлыкнула я, когда он наклонился, снова потянувшись ладонью к моей груди, а вторую властно положил между лопаток. Как раз туда, где находились сочленения крыльев — самое уязвимое место, которое я ему доверчиво подставила. — И не трясите так бедные хрящики: моя пыльца взрывоопасна. Не хотелось бы вас случайно поджечь.

Рука с моей груди ненадолго исчезла, зашуршав невидимой тканью, а затем снова вернулась, на этот раз действуя более уверенно и гораздо менее аккуратно. Готовая и приласкать, и ударить, если вдруг почувствует сопротивление. Стиснуть до боли или пропороть насквозь острым когтем, если я снова сделаю что‑то не так.

Глухое раздражение Князя уже физически ощущалось, выплескиваясь наружу тяжелыми удушливыми волнами. Густыми клубами окутывало разворошенную постель, холодя кожу и заставляя ее покрываться огромными мурашками. Да, повелитель был недоволен. Рассержен. Почти зол… но даже при этом — достаточно терпелив и сдержан. И я оценила его усилия. Неожиданно даже для себя склонила голову, с удивлением отметив, что и обещания свои он, несмотря ни на что, все же держит. Перестала язвить. Расслабилась. И через какое‑то время неохотно признала, что еще никогда меня не совращали столь яростно и откровенно.

Я никогда к этому не стремилась и не нуждалась в столь полном открытии материнского дара. Считала, что он оглуплял, заставляя скатываться к звериным инстинктам и лишая всего того, что я когда‑то осознанно выбрала. Но сегодня, почувствовав неодолимое желание участвовать в предложенном мне танце, я впервые в жизни ощутила настоящий азарт. Смело приняла брошенный мне вызов. И до дрожи захотела проверить, так ли хорош в бою этот великолепный самец, от вида которого даже у меня что‑то восхищенно замирало внутри.

И я позволила себе это сделать. Рискнула увлечься схваткой. Загнав на самое дно бьющийся в истерике Свет, распахнула перед потаенными желаниями душу, едва ли не впервые в жизни приглашая их войти. Предлагая заполнить меня целиком, безраздельно захватив мою упрямую натуру, и полностью покориться обнявшему меня со спины мужчине.

Хотя бы на пару часов.

Отдавшись во власть навязанного им танца, я вскоре поверила, что Князь действительно превосходный любовник. И с нескрываемым интересом следила, как он через удовольствие постепенно ослабляет мою волю, ломает сопротивление, медленно, но верно заставляя прогибаться под себя. Вынуждает сдаться, позволяя ему беспрепятственно вести… и одновременно наслаждаться осознанием того, что он так невероятно, возбуждающе силен.

Я сдавленно рычала от нетерпения, когда по спине скользили его жесткие ладони. С наслаждением терлась о его шершавую кожу. Млела от ощущения, что уже не только его грудь, но и низ живота покрылся плотными, легонько царапающимися чешуйками. И призывно урчала, слыша, как рвется подо мной простыня, которую я нещадно кромсала незаметно отросшими ногтями.

Всего за час он изучил все мои тайны, отыскал все слабые места и умело ими воспользовался. Довел до того, что я была готова яростно грызть подушку и на лоскуты распустить попавшееся под руки покрывало. Я исступленно царапала стену, когда он заставил меня подняться на колени. Шипела змеей, когда, помимо рук и губ, он подключил к делу гибкий хвост. И захрипела от разочарования, поняв, что даже увлекшись, он все еще сдерживал себя. Не пытался меня заполнить. Дразнил, соблазнял, изощренно пытал, но ни разу не овладел, и этим доводил до безумия. Он заставил меня страдать от этой мучительно сладкой, неторопливой и нескончаемой пытки. Забыть обо всем и мечтать только о том, чтобы когда‑нибудь так же сладко и мучительно умереть…

Но именно в этот момент я поняла, что все‑таки достигла пика. И почувствовала, как что‑то поменялось во мне самой. Сжимающий меня в объятиях мужчина наконец‑то перестал восприниматься чужаком. Он стал мне близок. Важен. Жизненно необходим. Он был моим продолжением… завоевавшим меня и поэтому признанным мужем, с которым мы делили одно дыхание на двоих. Я больше не думала о том, в какой ипостаси он меня обнимает. Забыла, с чего начинался наш разговор. Он был теперь мной, а я стала им. И испытывала почти физическую боль от мысли, что в этом первобытном танце получаю наслаждение только я.