О чем молчат боги - Юлия Цыпленкова Страница 16

– Ты не собьешь нас с истинного пути, – отчеканил Эмселах.

– Стало быть, ты признаешь мои слова справедливыми, – заметила я.

– А я говорила, – с издевкой произнесла Акмаль, успевшая лечь, – ей нельзя позволять говорить. Она умеет смущать разум.

Я посмотрела на Рахона и ждала, что скажет он, но пятый подручный пока молчал. Он рассеянно ворошил угольки в костерке и, кажется, даже не замечал нашего разговора. И все-таки мне было любопытно, что думает приближенный великого махира, стоявший пятым в череде из сотен других одаренных.

– А ты что скажешь, Рахон? – не выдержала я.

Он поднял на меня взгляд и улыбнулся.

– В твоих словах есть правда, Ашити, – сказал илгизит. – Но кто знает, что было до первых людей? Сколько попыток Урунжана были неудачны? Однажды Покровитель сравняется и превзойдет своего брата, а мы поможем Ему своей верой и силой.

– Как и Архаму, – вставила махари. – Он тоже однажды превзойдет своего брата.

– Любопытная аналогия, – усмехнулась я и поглядела на нее. – Акмаль, он знал о том, что мать служит вам?

Она отвернулась и буркнула:

– Нет.

И тогда я опять поглядела на пятого подручного:

– Рахон, расскажи, что говорил Архам, когда ты уводил их?

– Ничего не говорил, – ответил илгизит. – Молчал всю дорогу.

– Как он тебе показался? Каким был?

– Хмурый, неприветливый. Но за матерью шел послушно. – Рахон ненадолго замолчал, а затем произнес: – А вот она говорила много. Сначала-то тоже помалкивала. Потом мне нашептывать стала, что я должен сказать Алтааху, как много они с сыном для нас сделали. Перед махиром заискивала и всё кланялась, сказок рассказала больше, чем открыла правды. Куда ни глянь, а везде Селек молодец. И то ей удается, и это. А то, что бежать пришлось, так всё проклятый Танияр со своей пришлой. Много она себя и Архама хвалила, еще больше грязных слов о тебе с твоим мужем сказала. Шаманку вашу тоже не забыла.

– Дура, – сплюнула Акмаль.

– Верно, махари, – улыбнулся Рахон. – Великого махира не обманешь, сладкими словами уши не зальешь. Слушать ее слушал, а после увести велел. Сказал ей с сыном ждать, вот и ждут теперь.

– Я его утешу, – донесся до меня едва слышный шепот Акмаль. – Хмуриться уж не будет.

Я повернула голову в ее сторону, некоторое время в задумчивости смотрела, а после отвернулась, так и не огласив своих мыслей. И тут же встретилась с внимательным взглядом Рахона. Мы с минуту рассматривали друг друга, и мне подумалось, что глаза у него проницательные, умные.

– А ты что скажешь, Ашити? – спросил пятый подручный.

– О чем?

– Об Архаме, – пояснил Рахон. – Про его мать мы всё знаем, понимаем ее. А Архам? Каким ты его видишь?

Акмаль порывисто села и воззрилась на него с негодованием.

– Зачем ты спрашиваешь ее? Спроси меня, и я скажу, какой мой муж. Что скажет тебе она, пришлая, которая не знает его? Гадости? Она жена Танияра, а Танияр предал брата…

– Правда? – спокойно, даже мягко спросила я, и махари бросила на меня упрямый взгляд исподлобья.

– Ты говорила мне о нем много плохого, ты разозлила меня, – с вызовом ответила она.

Я рассмеялась и тем вновь прервала Акмаль. Рахон, с интересом слушавший нас, устремил на меня вопросительный взгляд. Посмотрел и Эмселах.

– Мне нужно было тебя разозлить, – наконец ответила я. – Это был допрос, Акмаль, и мне надо было вывести тебя из равновесия, чтобы ты показала настоящие мысли. И ты показала. В тот день я поняла, что нет скромной Мейлик. Это всего лишь маска. Ты притворялась тем, кого не существовало. Мейлик, представшая мне в тот вечер, была иной. Более решительной и твердой, она имела зубы, которыми могла кусать в ответ, чего не позволила бы себе скромная женщина. Она бы плакала, просила не говорить дурного о ее муже. Уверяла бы, что Архам не такой, как я о нем отзываюсь, но не кидалась в ответную атаку… не нападала бы в ответ. Это был твой просчет, Акмаль. И уже потому я не верила, что Хасиль что-то неверно истолковала в твоих словах.

Махари, продолжавшая буравить меня взглядом исподлобья, вдруг вспыхнула и отвернулась. Зато Рахон пододвинулся ближе. Он слушал меня с явным, даже жадным любопытством. После кивнул, кажется, своим мыслям и спросил снова:

– Так что же ты скажешь об Архаме?

Я ненадолго задумалась. И это тоже вызвало одобрение илгизита, это я ясно увидела. Усмехнувшись его наблюдениям, я произнесла:

– Акмаль права, мне и вправду толком нечего сказать о брате моего мужа. Ко мне он относился плохо, называл пришлой. Отправил брата жениться на Саулык, хоть и видел, что Танияр уже сделал выбор. Единственный раз, когда я пришла по приглашению Селек, он был поначалу молчалив и мрачен, потом резок и предвзят. Отнесся ко мне с предубеждением… не знаю, как объяснить более понятно. Я бы могла сказать, что он слаб духом, что позволил матери управлять собой, что он недостоин иметь такого брата, как Танияр. Однако повторю, Акмаль права, я совсем не знаю ее мужа. А судить о человеке, зная его лишь поверхностно, нехорошо и несправедливо.

Это то, что я произнесла вслух, но подумала совсем о другом. К примеру, о том, как бы ни поступил его брат, мой супруг был искренне привязан к нему. Любил его, потому не стал противиться заговору Селек, хоть и мог призвать шамана. Тогда Архам никогда бы не получил челык, а преступление его матери раскрылось бы много раньше. Но Танияр не стал спорить, он принял выбор брата и поддержал его. Служил верно, как должен был служить ему Архам. А раз он верил, что еще можно вернуть того мальчишку, который был ему ближе всех на свете, значит, имел на это повод.

И этот повод дал сам Архам. Как бы там ни было, но он всегда оставлял брату лазейку. Селек желала смерти алдару, но ее сын обходил ее требования, давая брату, казалось бы, глупые приказы. Вроде этого – пойти в горы на илгизитов. Каждому было ясно, что это самоубийство, как желала каанша, но именно поэтому Танияр отказывался выполнять подобные приказы. И я даже уверена, что, отправляя брата к Елгану, Архам полагался на смекалку Танияра, которая могла помочь избежать этой свадьбы. Возможно, не учитывал норов самого Елгана, но брату место для маневров оставил. Впрочем, достаточно вспомнить, как он принимал челык. Молчаливый и мрачный, совсем как тогда, когда шел за Селек к илгизитам. Я уверена, что он был недоволен происходящим, в душе, наверное, даже противился, но