Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина Страница 16

— Можно и замуж — за того конюха, под которого брат подкладывал вас… мадам, чтобы вы все же понесли, а наследство и титул достался не мне и моим детям, а вашему ублюдку.

— А… моё приданое? — упорно выясняла я пределы своих возможностей, потея от ужаса и стараясь не зацикливаться на новых подробностях жизни Маритт.

— Ну… насколько я знаю, это кровь Лантаньяков и детородное чрево, — тер он руки.

— И что — вы вот так и отправите меня в Бургундию нищую и в обносках? И с документом на руках, где я — вдова дю Белли?

— Мне женские тряпки не нужны! — отрезал он, — возьмете из замка все, что посчитаете нужным — из одежды. Но назло братцу — он так ненавидел вас… Можете просить еще что-нибудь, а я подумаю. Какое приданое вы хотите? Чтобы унести в руках, не больше того. Не украшения — они остаются в семье.

— Тогда набор хирургических инструментов. Я где-то слышала — их можно дорого продать, если знать — кому, — решилась я, вспомнив иллюстрацию из учебника по истории медицины: — Я выбираю Бургундию и обещаю, что слова никому не скажу о вашей семье. И вас прошу… вы тоже забудете обо мне, мсье Астор. Пообещайте.

— Грязная мелкая пичужка, — скалился старик и тер руки: — Ножи вам… мадам? Дура…

Еще месяц я жила на притоке Луары в Анжу. Месяц он ездил и морально измывался, пока узаконил свои права на наследство.

— Можно оставить вас приживалкой… мадам. И мой сын станет таскать вас по чуланам… но Бригитта будет нервничать и может скинуть. Пускай вас таскают бургундцы, хе-хе… когда все ножички вы уже проедите.

Меня спасала предельная, максимальная вежливость. Я упражнялась в куртуазном словоблудии, засирая ему мозг вычурными оборотами и демонстрируя покорность. И, в конце концов, он просто устал от меня — бесполезной, слабой и никчемной. Злой мужик. Но далеко не дурак. Иногда ему надоедало ёрничать и злиться и тянуло просто поговорить, тогда он рассказывал об Америке и хвастался славным родом дю Белли.

Свою награду за этот месяц выдержки и притворства я получила. И выклянчила слово чести, а потом и маленький сундучок с хирургическим инструментарием. Жером отвез меня на остановку дилижансов и усадил в первый же проходящий — почтовый. Адрес был в кармане, личные бумаги в одном из баулов с вещами Маритт.

Сейчас можно достать этот набор скальпелей… а дальше воображение отказывалось работать! Самоубийство не вписывалось в теперешний настрой, в мою злость и даже ненависть, которую я сейчас чувствовала к Франции, французам, себе и жизни в целом! Я отчаялась, озлобилась, остервенела! И собралась в Россию. Но сначала в то место, куда и должна была — дом Жерома, который он обменял на охотничий домик. С хорошей доплатой, естественно.

— Он доплатит вам украденными у семьи дю Белли деньгами — вашими же, мсье, — глупо хихикала я, прикрывая рот ладошкой.

— Женщины глупы, — презрительно отвечал старик, — стал бы я держать управляющего, который не умеет видеть выгоду! Увидел для себя, увидит и мою, когда окажется привязан к месту. Выпорю разок…

Мне хотелось, чтобы Жером опять подслушивал и услышал и это тоже. Так… просто из вредности.

Когда я вышла из домика, где с приключениями ночевала, слез уже не было. Остались презрение и гадливость к окружающим и окружающему. Дубы больше не впечатляли, уважения к военной профессии не было… и какого, спрашивается, я сразу не сообразила про Россию? Где-то в районе Курска, может и дико далеко отсюда, но запросто могли жить мелкопоместные дворяне Рохлины — мои далекие предки, получившие боярство и земельный надел на окраине русских земель еще во времена Ивана Грозного.

Про Россию можно смело расспрашивать, подозрений это не вызовет.

Возле моей двери стоял часовой. Он…? Рука сама потянулась к скальпелю, надежно привязанному веревочкой и спрятанному в складках юбки. Нет, не то — торжествующего мужского взгляда не наблюдалось. Скорее, немного виноватый и любопытствующий. И запах… крепкого и терпкого запаха желудей, хвои и жимолости, который стоял ночью в домике, тоже не чувствовалось. Спросить — кто именно этой ночью… имел меня, мягко говоря? Быстро и грубо, как проститутку… по мимолетным ощущениям то ли сна, то ли яви. Не останься следов, я бы вообще не была уверена, что что-то было. Нет… спрашивать я не стала, тут не важно — кто. Мразь и мразь себе…

От часового пахло ружейной смазкой, дешевым мылом и чем-то еще… Скорее всего так пахнут все нижние чины. Гаррель был начальством, но и он духами не пользовался. Значит, кто-то повыше и побогаче — офицер? Его не смог ослушаться часовой и это все объясняло. Тем противнее и мерзотнее. Офицерство предполагало дворянство. И честь… какую-никакую. И тут уже рухнули последние воздушные замки в моей голове.

Нужно было увидеть Дешама. И выяснить с его помощью, где можно нормально помыться и поесть. И попить тоже — фляжки воды от Гарреля на все не хватило. Учитывая увлечение доктора трудами Авиценны, я уверена была, что общий язык мы найдем. Поем, вымоюсь по-людски и уеду… на хрен отсюда. А они даже не узнают, что потеряли в моем лице… понятие о стерилизации, как минимум.

— Проводите меня в лазарет, — отстраненно велела я солдату. Или не солдату? Слово более позднее. И было ли у меня право вот так командовать, я тоже не знала. Сейчас как-то ровно было и на это тоже. Откажется — найду сама.

— Да, Дешам… это туда, — пробормотал тот и перебросил старинного вида ружье на спину. И на фига после всего продолжал тут стоять? Он пошел вперед, иногда оглядываясь на меня, я — за ним. Не глядя по сторонам и не выискивая тот самый торжествующий или насмешливый взгляд — не считала нужным и достойным своего внимания. Ночью хрустнуло и надломилось что-то внутри, отпало и потерялось.

Я больше не стану… не смогу со всеми соглашаться, подстраиваться, хитрить и трусливо изворачиваться… Весь этот год был каким-то пришибленным — боялась, тряслась… А перед этим депрессовала… стыдно! Нет больше Маритт — «маленькой возлюбленной». Есть Мари… пока не доберусь к своим, а там уже — Марья, Машка, Маруська… Домой хочу.

И вроде успокоилась этими мыслями, отстранилась от всего вокруг. Оставила себе только солнце меж резных листьев, прыгающих по лицу солнечных зайчиков и запахи летнего дубового леса… Ладно — пускай еще и