Любишь меня? Люби мою собаку! - Таня Белозерцева Страница 16

то место, где в окружении игрушек, добрых волонтеров и родителей проводили свои последние дни дети… Десятки детей. Кто-то улыбался, кто-то грустил, кто-то жил только за счет аппаратуры… Гарри подошел к каждому, улыбнулся, ловя ответные улыбки, ища и находя слова, которые поддерживали отчаявшихся, вызывали улыбку, заставляли бороться, несмотря ни на что. И, представляя себя на их месте, он очень хорошо понял, что тетя его любит всем сердцем и то, каким он был дураком… Зайдя под конец к Эмилии, он поклялся ей в том, что найдет способ лечить эту страшную многоликую болезнь. И Эмилия улыбнулась ему сквозь слезы, шепнув: «Я в тебя верю».

Вернувшись в палату, Гарри позволил подключить ему аппаратуру и долго-долго лежал, погрузившись в свои мысли и задумчиво глядя сквозь стену с окном…

* * *

Джон шел по коридору онкологического центра. Хотя он не любил это место из-за атмосферы боли и страха, но тут работал его старый друг, а потому Джон шел по коридору. Все-таки невозможно отвлечься от этих детских глаз, полных боли, надежды и тоски, потому далеко не все доктора способны работать в таком месте, где почти всегда «прогноз отрицательный». Зайдя в кабинет к Лео Смиту, Джон поздоровался, встретив искреннюю улыбку старого друга, Лео в ответ обнял его.

— Ну что, когда заканчиваешь? — спросил Джон

— Да я уже, тебя вот ждал. Вот, кстати, твой «Ланцет»***, — протягивая журнал, ответил Лео.

— О, спасибо, пойдем? — с трудом удерживаясь, чтобы не зарыться в журнал, проговорил Джон.

— Угу, — промычал Лео, надевая легкий плащ.

Разговаривая на темы футбола и грядущих посиделок в баре, доктора проходили мимо палат, когда Джон резко, будто налетев на столб, остановился.

— Постой-ка, этого паренька я, кажется, знаю…

Безволосый зеленоглазый мальчик безмолвно лежал в кровати, гладя в никуда. Мерно попискивал QRS-бипером кардиомонитор, жужжал дозатор инфузомата, по старинке называемого «капельницей», прибор рисовал достаточно спокойные кривые…

— Это же… Гарри Поттер? — с вопросительной интонацией обратился Джон к другу

— Да, это он, второго дня привезли, а ты его откуда знаешь? — удивленно спросил Лео

— Он школьный коллега Гермионы… то есть однокурсник моей дочери, — спохватившись, поправился Джон Грейнджер.

Приехав домой, он долго сидел в машине, слепо глядя на освещенные окна своего дома, мучительно размышляя — должен ли сообщить эту трагическую новость дочери? Потом сам себе мысленно дал пинка — конечно, должен, девочка обязана знать о судьбе своего лучшего друга. “Не будь эгоистом, Джон!” — сурово сказал он себе.

— Гермиона, — обратился Джон к дочери, прыгнувшей ему в объятья с криком «Папа вернулся!», — ты знаешь, я сегодня встречался со стариной Лео. Ты помнишь, где он работает?

— Да, папочка, в онкологическом центре, правильно? — улыбнулась любимая дочка.

— Правильно, солнышко. Так вот, пока мы шли на выход, знаешь, кого я увидел в ПИТ?

— Нет, папочка, — внезапно стала серьезной, будто предчувствуя что-то, Гермиона.

— Гарри Поттера.

Джон рассказал дочери о том, что видел — и отсутствие волос, говорящее об активной химио-или нуклеотерапии, и палату интенсивной терапии, свидетельствующей о тяжелом состоянии, и бездумный взгляд в никуда. Эта новость ударила по Гермионе будто молотом — враз вышибив дух. Непрошенные слезы полились из глаз, и она все порывалась бежать в Центр, чтобы увидеть самой… Но родители отговорили девочку бежать прямо сейчас, визит вполне может подождать до понедельника.

Проведя выходные как на иголках, не находя себе места и ощущая надвигающуюся беду, Гермиона в полдень понедельника была уже в Центре, как его по-простому называли люди. Потратив почти час, чтобы выяснить, где Гарри, Гермиона так и не добилась успеха. Почти отчаявшись, она пробралась в коридор палат интенсивной терапии и спросила медсестру на посту, которая как раз перекусывала, не отрываясь от мониторов.

— Подскажите, пожалуйста, а где я могу найти Гарри Поттера? — спросила, чуть не плача, девочка.

Медсестра посмотрела на нее с удивлением и, жуя, ответила:

— Такого уже нет… чавк, здесь.

Услышав только «такого уже нет» и не расслышав, что его нет конкретно здесь, обычно здравомыслящая девочка зарыдала в голос, быстро уходя, почти убегая в сторону выхода. В ее голове похоронным звоном звучало «поздно-опоздала, поздно-опоздала!», и, не справившись с эмоциональным потрясением, девочка упала в обморок прямо в руки отцу.

Всю дорогу домой она истерично рыдала, не в силах объяснить что-либо, а уже дома села писать письмо Рону, поминутно сотрясаясь в рыданиях и заливая пергамент слезами.

Сова прилетела к вечеру. Рон, предаваясь привычному занятию — лени, морально готовился к ужину в духе «сейчас меня покормят, сейчас я буду кушать», как вдруг в полуоткрытое окно пробралась сова и, почему-то отворачивая голову, протянула лапку с помятым пергаментом, от которого даже на расстоянии ощущались боль и тоска. Развернув пергамент и прочитав, Рон громко и отчаянно закричал «Мама!» и, когда Молли ворвалась в комнату, только молча протянул пергамент с тремя словами, выписанными неровным почерком: «Гарри больше нет».

Мгновенно посуровев, Молли схватила Рона и трансгрессировала к Гермионе. Её встретили необычайно молчаливые родители девочки и громкий отчаянный девичий плач, казалось бы, пронизывавший весь дом. С трудом сумев разговорить девочку, Молли узнала, что Гарри лежал в маггловском «он-ко-ло-ги-че-ском центре» с какой-то страшной болезнью, зовущейся почему-то «рак» (странные названия у магглов), и его больше нет, потому что спасения от этой болезни нет. Едва сумев чуть успокоить девочку, Молли с ней и Роном трансгрессировала домой, чтобы через камин связаться с Сириусом и Дамблором, но камин Сириуса не отвечал, и потому женщина шагнула в Хогвартс с криком «Альбус!»

Когда камин вдруг полыхнул зеленым пламенем, Альбус предавался размышлением и подавился лимонной долькой, услышав крик Молли, с которым она появилась в кабинете. В последовавшей сумбурной, но очень экспрессивной речи его разум вычленил «магглы», «болезнь», «Гарри» и «говнюк», после чего он наложил «Силенцио» и дал возможность Молли чуть успокоиться, беззвучно раскрывая рот, обратив внимание на сопровождающих ее детей — горько плачущую Гермиону и хмурого Рона. Предчувствие неминуемой беды кольнуло его сердце, и он снял заклинание. После вводной части речи, когда Молли, получившая возможность говорить, образно и разнообразно припомнила его, Дамблдора, батюшку, матушку и всех родственников до времен основателей включительно, перечислив все противоестественные связи, в которые они вступали, да так, что даже Рон оживился и принялся что-то записывать, начала поступать информация, которая свелась к тому, что Гарри погиб от какой-то страшной болезни. От таких новостей будто бы земля ушла из-под ног Дамблдора и закололо где-то в груди, но старый волшебник все-таки взял себя в руки и пожелал