Марина Суржевская - Отражение не меня. Сердце Оххарона Страница 17

Ее формулировка и обоснование не обманули паладина, он знал, что это был отказ. Она не хотела, чтобы Шариссар задал свой вопрос. Интересно, почему?

Впрочем, паладин догадывался. Он скривил губы в улыбке. А вместилище он посетит. Даже без разрешения темнейшей. Его кровяная нить вновь связывала его с сердцем Оххарона, и паладин ощущал, как тело наполняется черной силой. Густой и притягательной, дарующей магию и жизнь. Он скинул тяжелый камзол, отороченный меховыми хвостами, оставшись в одной светлой рубашке. Взмахом руки отпустил стражей. И когда остался один, открыл потайную дверь в своих покоях и прошел через короткий проход, входя в небольшое помещение.

Девочка спала, подтянув коленки к груди. Совсем, как ее старшая сестра.

— Мой господин, — лекарь вскочил, протирая сонные глаза, и склонился. Шариссар остановился в нескольких шагах от кровати, не приближаясь. Незабудка во сне что–то сказала и перевернулась. Ему было не так–то просто обмануть Лероя. Все же на обычную иллюзию магистр не купился бы. Но это и не была обычная иллюзия. С замковой стены действительно упало тело, одетое в наряд Незабудки. Слегка подправленное черной магией. И давно мертвое. Это был один из поднятых Бездушных, карлик. Бесчувственная груда мышц, костей и черной крови, сгодившаяся для создания обманки.

— Ей лучше? — Шариссар окинул взглядом девочку, отмечая, что бледность ушла с ее личика.

— Да, мой господин. Девочка поправится. Ее тело на удивление быстро исцеляется. Да и болезнь была не страшной, она всего лишь замерзла, просидев ночь в яме. От того и кашляет. Я натер ей спинку согревающей мазью и дал теплое питье…

— Хорошо, — паладин оборвал его. — Присматривайте. Отвечаете жизнью, Эрхо.

— Да, мой господин.

Шариссар отвернулся и ушел к себе. Разделся, аккуратно сложив одежду. Прошел в купальню и опустил ладони в хрустальный пузырь. Вода в нем была холодной, но паладина это не остановило. Он зашел в воду, быстро помылся и вернулся в спальню. Уставился на кровать. Но постель была пуста, и Шариссар разозлился на себя за то, что испытал разочарование.

Леи не было.

Он лег на меховое покрывало, не чувствуя холода. В комнате было сыро — его не ждали, и камин остался незажженным. Но укрываться Шариссар не стал, намеренно заставляя свое влажное тело остыть.

Закрыл глаза, ощущая на животе металл зазубренных лезвий. Он привык спать с оружием и не собирался менять своих привычек. Они не раз спасали ему жизнь. Сна не было, хотя паладин устал. Или он не позволял себе уснуть, слишком настойчиво прислушиваясь к тишине комнаты?

Вновь разозлившись, Шариссар приказал своему сознанию спать.

Реальность сместилась почти на рассвете. Теплое дыхание коснулось лица паладина, и он мгновенно открыл глаза, сдержав замах руки с оружием. Медленно повернул голову. Лея спала на боку. Темный завиток волос упал на плечо Шариссара. Он не стал трогать его, хотя коже стало щекотно. Этой ночью девушка не плакала. И спала в ночной сорочке. Тонкая ткань облегала ее изгибы, те, что он так хорошо помнил. Его ладони сжались на рукоятках клинков до белизны в костяшках. Губы тут же пересохли, а телу стало жарко. И его мужской орган моментально отреагировал, налился кровью и увеличился. Шариссар облизал губы, жадно втягивая запах Леи. Его тело хотело перевернуться, прижать девушку к кровати, накрыть собой. Сжать одной рукой ее ладони, пока она не успела проснуться. Другой задрать ее сорочку. Или лучше разодрать ее совсем, чтобы не мешала видеть ее тело. А потом… Потом опустить голову и накрыть горячим ртом ее грудь. Да именно так. Сначала втянуть в рот ее сосок. Дождаться изумленно–испуганного вскрика, когда Лея проснется и распахнет глаза. И тогда уже впиться в ее губы, выпивая этот крик вместе с дыханием.

А после этого подмять ее под себя и войти в ее тесное лоно, вбиться на всю длину, умирая от наслаждения… Он знал, что это будет так. Почти до потери разума, до невероятного чистого экстаза, до рычания и полной темноты в глазах!

Он хотел этого. Как же он этого хотел!

Его плоть уже прижалась к животу и увлажнилась от этих мыслей, а тело напряглось, готовясь перевернуться…

Лея исчезла.

Первый клинок вспорол обивку кресла и воткнулся в щель над камином. Второй с размаха вошел в мех покрывала. А сам Шариссар зарычал так, что стражи, караулившие снаружи, ворвались в покои.

— Пошли вон! — рявкнул паладин.

Переглянувшись, стражи поклонились и ушли. Шариссар вскочил, выдернул из стены свой клинок и заметался по комнате, шипя сквозь зубы и проклиная это смещение граней. И свою метку, которая притягивает Лею.

Он остановился, заставив себя замереть посреди комнаты. А потом решительно прошел в купальню, залез в почти ледяную воду. Вышел, встряхнувшись, как зверь, и стал одеваться, натягивая вещи на мокрое тело.

Лиария.

Темнейшая королева кружилась по комнате, не в силах остановиться. В этом огромном зале уже не осталось ни одного целого предмета, какое там! Даже стены были испещрены рытвинами ударов, а пол усыпала хрустальная крошка, резавшая ступни Арамира острыми гранями. Над королевским дворцом бушевала буря, алые молнии разрезали бесконечную темноту неба с периодичностью меньшей, чем пульсация огненного сердца на самой высокой башне Оххарона. Ледяной ливень колол случайных путников острыми иглами, пробивая кожаные плащи и впиваясь в кожу несчастных.

Лиария злилась.

Она взмахнула рукой, приказывая острым осколкам слиться в огромное зеркало, и скинула золотое платье. Замерла, закусывая губу почти до крови.

— Разве я не прекрасна? — спросила она, рассматривая себя в серебряной поверхности. — Разве я не самая красивая женщина во всем Оххароне? Скажи мне, мой слуга, разве я не желанна?

— Вы само совершенство, моя королева, — безжизненно ответил Арамир.

— Так почему он не желает меня?! — с яростью выкрикнула Лиария, и зеркало треснуло, осыпалось неровными гранями. — Почему так равнодушен? Объясни мне, слуга!

— Я не знаю, моя королева.

Она откинула голову, наблюдая кружащиеся под высоким потолком белые вихри снега и хрустальных осколков, не в силах сдержать собственный гнев. Перевела потемневшие, без белков, глаза на Арамира.

— Почему его зверь сделал выбор? Почему? Мне подвластен целый мир, мое тело и лицо совершенны, моя магия способна погубить или возвеличить, так почему он никогда не выбирает меня?! — тонкие руки Лиарии обвила сеть красных прожилок, поднимаясь все выше, но темнейшая этого не замечала. — Лишь раз… — прошептала она. — Только лишь раз он был со мной… Моим… Так давно. Бесконечно давно. Когда мы были совсем другими. Я — живая. А он… — Она закрыла глаза и обхватила себя руками, гибко покачиваясь, словно змея. — Я знаю, какой он может быть, мой холодный паладин… — ее шепот почти не был слышен. — Я знаю, сколько в нем было огня… Я знаю, каково засыпать в его объятиях, измученной его страстью, обласканной его поцелуями! Никто не может стереть их с моего тела, никто не может заменить в моей памяти. В моей власти — бесконечность, целая бездна времени и всего одно воспоминание. Разве это не жестоко? Разве справедливо? Зачем мне эта проклятая вечность?!