Лесса Каури - Стрекоза для покойника (СИ) Страница 17

— Что… Что со мной было? — спросила она заплетающимся языком, когда смогла разговаривать.

Яр внимательно посмотрел на неё, прикинул что-то, полез в свой чудесный рюкзачок и достал флакон из тёмного стекла. Отвинтил крышку, капнул несколько капель бесцветной жидкости в кофе.

— Выпей залпом, я сейчас ещё закажу.

— Но…

— Пей, я сказал!

Спорить с ним она не решилась. Сейчас у него было совсем другое выражение лица — не сонное, не непонятное, а сосредоточенное, в чём-то даже хищное. Будто он увидел в ней нечто, с чем следует разобраться немедленно, иначе будет поздно!

Кофе показался более горьким, чем обычно. В голове что-то тоненько засвистело, как чайник, выпускающий пар, и боль растворилась окончательно. Руки тоже перестали трястись.

Официант, выглядящий испуганным, поставил перед ней ещё один американо.

— Выпей весь, но уже можешь не торопиться, — пояснил Гаранин.

Расслабился, откинулся на спинку диванчика, на который сел рядом с Лукой.

— Там была девушка, — вспомнила та высокий силуэт на каблуках, — с ней случится что-то плохое… Сегодня… В полночь!

Перед глазами руной вспыхнул изломанный силуэт на рельсах… сломанный каблук.

Лука подняла полные ужаса глаза на Гаранина и с ужасом прошептала:

— Яр, что со мной? Почему я это вижу? Я не хочу… Не хочу!

Последние слова она выкрикнула. Он встрепенулся, выпростал руку, обнял девушку, притянул к себе, заставив уткнуться лицом ему в грудь. Мышцы под тонкой футболкой с изображением на этот раз какого-то ползучего гада, казались стальной плитой.

— Тихо, тихо… Это твой Дар, он просыпается. Чем он сильнее, тем тяжелее с ним справиться! Хорошо, что я тебя увидел на улице, успел подойти.

Силуэт сломанного человеческого тела истаивал, стирался в памяти, оставляя ощущение ужаса и тоски. Вдыхая запах практически незнакомого ей человека, Лука впервые в жизни плакала навзрыд. Оплакивала ту, что должна была этой ночью умереть.

В тот день Лука на работу не пошла: Яр из кафе позвонил Муне, Муня — Андрею, и тот милостиво позволил официантке отдохнуть один день за свой счёт. Затем Гаранин вызвал такси, усадил в него подопечную и распрощался, убедившись в том, что девушка домашний адрес помнит и по дороге в обморок не упадёт. Что бы он ни накапал ей в кофе, действовало оно эффективно. Лука больше не чувствовала той страшной, туго свитой пружины внутри, не видела выматывающих картин изнанок чужих жизней, но слабость была такая, что дрожали ноги. Приехав домой, она сообщила Анфисе Павловне через дверь о подцепленном вирусе, налила себе кипятка в термос и закрылась в своей комнате в компании с котом. Вольдемар, видимо, понимал, как плохо новой хозяйке, потому что был необычайно ласков, тёрся мордой о её лицо и всё укладывался ей на плечо, грея ухо с жаром доменной печи. Когда Луке надоело перекладывать его в ноги, она задремала, щекой ощущая шелковистый и горячий кошачий бок. Снилась ей недоигранная партия в рыбок. Зубастая тварь, несправедливо именуемая котом, по-чеширски улыбалась со стула напротив, наблюдая, как Лука раздумывает над неизвестными ей правилами игры.

— Когда чего-то не знаешь, попытайся понять самое простое, — промурлыкал кот. — Например, в этой игре самое простое — как я ем твоих рыбок! — и он тут же закинул в пасть одну из золотых рыбок с выпученными глазами.

— Как? — растерялась Лука.

— Просто бер-ру и ем! — мурлыкнул кот. — Делай ход!

— Ах так! — возмутилась девушка и одну за другой съела сразу пять рыбок с кошачьего поля.

— Умрррумница, — покивал Вольдемар. — А теперь задай себе вопрос, почему ты меня слышишь? И найди на него самый простой ответ!

Как Лука ни старалась, ответ не находился. Видимо, понятие о логике у кошачьих и прямостоящих в корне различались.

Проснулась она от ощущения прохладной ладони на лбу. Мама всегда садилась рядом, когда она болела, клала ладонь ей на лоб, и та была узкой, прохладной и твёрдой… Шевельнулось в сердце чувство, очень похожее на надежду, что всё с той памятной ночи не более чем сон…

— На-ка, выпей, иллюминация — услышала Лука ворчливый голос Анфисы Павловны, — вся горишь!

Старушка помогла ей приподняться и напоила каким-то пахучим травяным отваром, от которого Луку сразу бросило в ещё больший жар. Довольный теплом Вольдемар громко урчал.

— Подруга твоя обзвонилась… — продолжала ворчать домохозяйка. — Ты уж прости, но на последний звонок я не выдержала — ответила, а то жужжит и жужжит телефон, будто комар мерзкий! Сказала, скоро будет — с лекарствами, апельсинами и Саней в придачу. Кто такой Саня? Её парень?

Лука с трудом разлепила запёкшиеся губы.

— Наш друг, целитель.

— Дело хорошее!

Анфиса Павловна замолчала, но не ушла. Сидя на краю дивана, на котором лежала Лука, задумчиво гладила довольного кота по голове, чесала под подбородком. Вольдемар задирал голову, отчего были видны острые белые клыки, торчащие из-под верхней губы. Вылитый Дракула!

— Мне Макс рассказывал о цветке папоротника, — прошептала Лука. Теперь её бросало то в жар, то в холод, как при высокой температуре. На мгновение она даже поверила в то, что подцепила вирус, но вспомнила ощущение потери, накрывшее, когда она смотрела на садящуюся в машину незнакомку, и перестала думать об ОРВИ. — Мол, он от всех болезней лечит и желания исполняет… Разве такое может быть?

Старушка непонятно хмыкнула, помолчала, глядя в окно на ранние сумерки.

— Знаешь, иллюминация, а я ведь его видела однажды!

— Не может быть! — Лука даже приподнялась на локте, но тут же упала обратно на подушку.

— Правда, — как-то… мечтательно улыбнулась Анфиса Павловна.

— А желание? Желание загадали?

— Рано было… Он ещё не расцвёл. Бутон такой, знаешь, размером с детский кулачок, чёрный, тугой, как шишка не раскрывшаяся, а внутри, будто угли тлеют. Свет от них… тёплый. Смотришь и понимаешь, что всё будет хорошо! На Ивана Колдовского это было… Ночь, когда вода и огонь вступают в священный союз, наша ночь, ночь стихийников. Хотя её все Хранители празднуют, мы — боле остальных. Купание и прыжки через костёр других очищают от дурных помыслов, а нам дают силу на год вперёд. Сейчас-то сложно стало правильное место найти, а раньше, в какой лес ни зайди на Купалу — расцвечен кострами, воды венками из цветов украшены… Девушки травы целебные собирали до рассвета, росой умывались… Букеты из нарванных ночью цветов под подушку клали. Любились с парнями на берегах водоёмов, под плеск волн…

Анфиса Павловна замолчала. Лука заворожено следила за ней. Блеклые от старости глаза пожилой дамы осветил волшебный свет, словно шедший изнутри. Свет памяти. Что она видела в эту минуту? Кого в воспоминаниях обнимали её руки? Какие слова так и не были произнесены?