Излечи от ненависти - Диана Лихарт Страница 17

«Во загнул!», — присвистнула про себя.

Безоговорочно, такая речь любую девчонку заставит течь и повиноваться, вот только для меня это было «слишком». Невозможно вырвать из памяти и сердца одиннадцать лет мучений, тихих агоний, о которых рассказать никому не можешь. Даже психологу не обо всём рассказывала, боясь осуждения, насмешки.

— Я никогда не буду «твоей», Белорецкий, — сухо выдыхаю с некой долей равнодушия.

Для себя давно всё решила, и копаться в мыслях Арсения не собираюсь. Моё сопротивление отнимает слишком много сил и энергии, а все слова встречаются со стеной отчуждения. Забыть давний инцидент, вырвать из памяти одиннадцать лет ночных кошмаров, нереально. Ни за один день, ни за год. Мужчина сказочный идиот, раз считает, что я потеку от его слов или красивых поступков. Этого мало, чтобы забыть, а уж простить… подавно.

Осознаю, что мой враг плевать хотел на мои слова, едва накидывается в жадном, словно наказывающем, поцелуе на мои губы, глотая моё дыхание, врываясь языком, насилуя рот. Машинально прикусываю язык до крови, на что Белорецкий даже как-то удовлетворённо скалится, на пару секунд отстраняясь от меня, и этот оскал выглядит… опьяняюще. Нет и капли злости или недовольства, только голодный огонь, пугающий меня, одновременно вызывающий табун мурашек по коже. Низ живота наливается томящей тяжестью, и это дико злит. Мой разум и моё тело существуют отдельно друг от друга, и так не должно происходить.

— Я бы не был нежен или более терпеливым, повстречай тебя впервые сейчас, девочка, — хрипло выдыхает, прижимаясь теснее, дёргая бёдрами, имитируя половой акт. — Все хищники по своей натуре, встретив «истинную» самку, желают только пометить, наполнить своей спермой, чтобы каждый мужчина за километр чувствовал, кому принадлежит женщина. Мой запах впитается в тебя настолько, что даже человек не решится приближаться.

Столь извращённые, грязные слова лишают дара речи, и я совершенно не понимаю, как реагировать. И что-то есть в словах, что напрягает, не даёт покоя. Вновь странные обороты речи, намёк на больные бредни, от которых мозг раскалывается. Горящие золотом глаза уже не похожи на простой глюк.

«Это не от вина», — стреляет мысль, но, словно загипнотизированная, не могу и пальцем пошевелить.

Взгляд мужчины порабощает, и внутри меня что-то заставляет подчиниться. Словно, срабатывают древние инстинкты, пропитавшие кровь и сознание.

— Ты пропитал меня только ненавистью к тебе, — равнодушно, глядя куда-то в мужскую грудь, произношу. — Чтобы себе не надумал, я не поверю ни единому твоему слову. Не теперь.

Стальное тело напрягается ещё сильнее, кожей ощущаю повисшее в воздухе напряжение, а непривычная тишина, точно перед бурей, более не пугает. На меня накатывает апатия, и отчасти кажется, что моё безразличие отпугнёт Арсения, разозлит, доводя до бешенства, но секунды перетекают в минуты. Ничего не происходит. И…

Вновь поцелуй. Беспощадный, на грани срыва. Меня, словно наказывают за неподчинение, и на этот раз сама вовлекаюсь в игру, отвечая с диким отчаянием. Это не слабость. Нет. Я даю Белорецкому шанс взять роль хозяина, вкусить власть надо мной, и преследую не самые лучшие цели. Главное, заглушить бдительность противника, сыграть искусно роль жертвы. Он должен поверить моей игре, и чтобы это произошло, я должна сама себе поверить.

Нетерпеливо, резко, грубые руки сдёргивают халат с моих плеч, и шершавая ткань царапает нежную кожу, в очередной раз напоминая о натуре мужчины. Нежностью даже близко не пахнет. Меня жаждут наказать за каждое произнесённое слово и действие, хотя этого могу желать только я. Сознание рвёт на части, чтобы причинить шатену хоть какую-то боль, со всей силы вцепляюсь в твёрдые плечи, но не могу причинить достаточного дискомфорта, учитывая наличие одежды.

Жадные мужские губы спускаются от губ к подбородку, шее, ключицам, возвращаются к району плеча, задевая какую-то эрогенную точку, отчего сознание накрывает от необъяснимого возбуждения, бьющего током по нервным окончаниям. Вздрагиваю, невольно выгибаясь в спине, теснее прижимаясь к Белорецкому. Краем уха улавливаю звериное рычание, смешанное с какой-то невнятной речью на иностранном языке. Ткань халата предательски рвётся, обнажая грудь, которую тут же обжигает от хаотичных жалящих мужских поцелуев. Зубы прикусывают затвердевший сосок, после чувствую и кончик языка, который дразнит, распаляя моё тело ещё больше, накрывая разум сладостным туманом.

Не ведая, что творю, пытаюсь сорвать рубашку с крепких плеч, слыша в ответ удовлетворённое рычание. Прижимая к себе одной рукой, второй развязывая пояс халата, Белорецкий отрывает меня от стены, куда-то следуя уверенным шагом. Не успеваю улавливать перемены, словно сама себе не принадлежу. Прихожу в себя, уже лёжа горизонтально на чём-то относительно мягком. Приоткрываю глаза, отмечая стены собственной спальни, и перевожу взгляд на мужчину, быстро срывающего с себя одежду.

Его движения быстрые, резкие, выверенные. Когда он избавляется от брюк и нижнего белья, моему взору предстаёт твёрдый эрегированный член, стоящий колом. На миг напрягаюсь, и сознание проясняется. В голове вновь вспыхивают картинки одиннадцатилетней давности, и я пытаюсь отползти назад, что выглядит весьма нелепо. Арсений улавливает мои неловкие попытки, тут же хватая за щиколотку и дёргая к себе, резко наваливаясь всем телом, набрасываясь на губы диким необузданным поцелуем, вновь лишая воли.

Силюсь понять, отчего так реагирую конкретно на него. Того, кто разрушил мою жизнь, втоптал в грязь, изувечил, отняв счастливое прошлое, отчего стала стервой. Я была иной, и по предназначению должна была стать не той, кем являлась сейчас. Только всё кажется каким-то пугающе… естественным. И вновь сознание рвётся в клочья, а тело подчиняется каждому прикосновению Белорецкого.

Резкое проникновение на всю глубину вырывает из груди мой громкий крик, пропитанный отчаянием и наслаждением. Резонирующие чувства туманят ещё больше, и я теряю саму себя, цепляясь ногтями за крепкие плечи и спину, словно боясь утонуть. Ещё пара движений, и Арсений нетерпеливо переворачивает меня на живот, вжимая одной рукой голову в матрац, а второй приподнимая резко бёдра, меняя угол проникновения. Ягодицу обжигает короткий шлепок, отдающийся эхом в ушах, и ненасытный член вгоняется вновь на всю длину.

Это не похоже на секс, или занятие любовью, скорее дикое совокупление животных, с нотками садо-мазо. И вдруг ловлю себя на мысли, что мне это нравится. Тело кроет волнами экстаза, и я стону в ткань постельного белья. Голос срывается, переходя на хрипы, а где-то над головой раздаётся мужской глубокий стон, пугающий своей мрачностью и дикостью.

Низ живота обжигает грубая ладонь, дёргая, вжимая в стальной стан, и меня поднимают резко