Ты здесь? (СИ) - "skillful lips" Страница 18

— Ты до сих пор расстроена, я прав?

Молчание тягучее, словно вязкая конфета. По оконной раме бьет вечерний ветер; треск цикад становится еще громче. Я смотрю на нее, не зная, что буду чувствовать, когда услышу правду.

— Наверное, если бы я с самого начала увидела тебя, то никогда бы не решилась переехать. Потому что это до сих пор тяготит, также сильно, как и с Фей.

Айви поднимается с места, не смотря в мою сторону.

— Я подышу свежим воздухом, если не возражаешь.

Она уходит, оставляя после себя смесь непонятных для меня чувств. Я слышу, как трещит дверь, ведущая на крыльцо. Замечаю её силуэт, утопающий в лучах солнца сквозь окно гостиной. То, как она медленно движется к пляжу, вдыхая морскую соль, её напряженную спину, скованную накатившими эмоциями, взгляд, наполненный подступающими слезами. Она стоит в пол-оборота, в джинсах, легкой майке и с распущенными короткими волосами, что треплет ветер. И даже в таком состоянии остается необычайно красивой.

Айви не просто привлекательна внешне. У нее красивая душа.

Насколько сильно ей больно? Ведь её душевная боль глубже, чем мои терзания насчет собственной жизни. Глубже, чем все мое существование здесь и за чертой живых, где все это чувствуется куда острее и невыносимей.

Насколько сильно Айви сломлена, но продолжает делать вид, будто это на самом деле не так?

Горечь от того, что она меня видит становится невыносимой, выжигая изнутри. До исступления и беспокойной мысли о том, что теперь все станет иначе.

Обуза ли я для Айви? Или напоминание о жизни, в которой все считали её странной и неправильной? Ведь я позволил себе помыслить о том, что мы сумеем насладиться временем, проведенным вместе. Что стены этого дома наконец наполняться хорошими воспоминаниями и эмоциями, если мы будем неспеша двигаться навстречу друг к другу.

Но не подумал, что могу быть в тягость.

Лучше бы мы никогда не встречались, — вторю себе я, наблюдая за тем, как закатное солнце заставляет волны поблескивать. — Потому что, клянусь, твое сердце вот-вот разорвется от сожаления о собственном существовании.

Ведь мое тоже разрывается.

Пять дней. Ровно пять дней, как Айви старается избегать меня. Пять дней, как я стараюсь не попадаться ей на глаза, зная, что после весьма откровенного разговора напоминаю ей о произошедшем. Внутри — сжирающая пустота, а в голове лишь белый шум, от которого невозможно избавиться.

Эгоистично было думать, что моя жизнь — полнейший раздрай, от осознания которого можно с легкостью сойти с ума, потеряв остатки веры. Еще до того, как нам удалось завязать хоть какой-то контакт, я видел, что что-то не так. Улыбается будто через силу, молчит, когда есть что сказать. Наши с Айви жизни — параллельные прямые, которые никогда не должны были пересечься. Но у судьбы весьма посредственное чувство юмора на этот счет, и каждый раз, когда я думаю, что все это — не просто так, меня пробивает острое ощущение несправедливости. Потому что вместо того, чтобы наслаждаться отведенным временем, мы продолжаем страдать.

Ты попросил её остаться? А ты подумал, насколько это может быть тяжело для неё, Лео? — шепчет мой внутренний голос, пропитанный ядом и усмешкой. Ответить мне нечего, ведь горькая правда бьет буквально на отмажь по лицу и в солнечное сплетение, выбивая из привычного равновесия.

Эгоист. Думал, что так будет лучше для себя и старался поверить в то, что так будет лучше для нее. Но не попал ни по одному из вариантов. Мерзко. От себя. От этих мыслей. От этого чертового дома! Почему я все еще здесь и почему продолжаю доставлять неудобства даже после смерти?

Вопрос снова остается без ответа. В такие моменты вера рассыпается, подобно жемчужному ожерелью, что было когда-то дорого сердцу. И единственное, что остается — это собирать бусины, утирая слезы и прося кого-нибудь забрать хотя бы часть той боли, что сотрясает тонкие стены пошатнувшегося сознания.

Мой страх одиночества — ничто, по сравнению с тем, что чувствует Айви на протяжении всей жизни. Пустой звук в обволакивающую тишину, что разбивается на отголоски шепота. Одно дело потерять, другое — не иметь всю жизнь. Не знать, что это на самом деле такое, мечтать об этом и думать, что не заслуживаешь. И дело здесь далеко не в том, какой на самом деле была Айви, отнюдь. Дело в том, что она хотя бы раз задумывалась о том, чтобы все это прекратить, жалея не только о даре, но и о своем существовании.

О чем мечтают дети, не познавшие любви, но видящие, как её познают другие? О семье. И как ребенок, который эту семью потерял, я знаю, что нельзя вариться в этом адском котле слишком долго. А вот Айви, для которой семья была чем-то больше, чем мечта — до сих пор варится. И до сих пор сожалеет о том, что она такая странная.

Сожаление. Единственные чувства внутри меня — сожаление и невозможность изменить это, в силу дурацких обстоятельств. Я пустой. Что внутри, что снаружи, не имеющий оболочки. Прозрачный, влачащий свое скудное существование даже после смерти — вот кто я.

Мне страшно. Поистине страшно за Айви, потому что я вижу — отчетливо, без призмы уменьшения данной проблемы, — что она держится из последних сил. И что единственно верный выход — это принять. Но у нас с ней есть одна занимательная привычка, посеянная еще с раннего детства — не оглядываться и убегать, откладывая наступление последствий в самый дальний ящик. Потому что боль таким образом становится далекой и почти не осязаемой.

И только с течением времени она приобретает размеры снежного кома, падающего на голову и придавливающего к земле.

Тогда и начинается беспощадная агония.

Мириам заявляется к ней на выходных в компании двух симпатичных парней, с готовым ужином из ресторана и бутылкой красного вина, на которое Айви смотрит с явным неодобрением. Один из них значительно выше и шире в плечах, второй — с короткой стрижкой и иссиня-черными волосами, что в свете лампы кажутся совсем синими. Оба подтянутые, у обоих искорки веселья в глазах — похоже, первая бутылка вина была выпита до того, как заявиться в гости.

Мне, как и предыдущие дни, приходится наблюдать за всем со стороны, не выдавая собственного присутствия и, что от греха таить, интереса. Но интерес быстро переходит в негодование и желание появиться из-за угла, попросив всех лишних покинуть стены её — моего? — дома. Потому что настроение Айви граничит с состоянием истерики. Один неверный шаг и она, подобно статуэтке, разобьется, чего мне безумно не хочется.

Но единственное, что остается — молча смотреть за происходящим. Будто подглядываю за чужой жизнью, становясь невольным свидетелем чьих-то повседневных действий.

— Милая, — Мириам клюет Айви в щеку, — ты какая-то бледная. Снова доводишь себя этими дурацкими писюльками?

Айви натягивает на лицо улыбку, подвязывая её будто бы за уши.

— Плохо сплю, — отвечает она, принимая пакеты в руки. — Привет, Алекс. А это…

— Брюс, — отзывается второй, протягивая вперед большую ладонь. — Еще одна жертва намерений Мириам.

Айви неуверенно вкладывает свою руку в его. Выглядит смущенной — об этом говорят слегка покрасневшие уши. Брюс, тем временем, касается губами тыльной стороны её ладони, заставляя покраснеть еще больше.

— Эй! — Мириам стукает Брюса по плечу, когда он выпускает из своих объятий ладонь Айви. — Вообще-то, это просто дружеская посиделка. Брюс, это Айви — моя подруга. Айви — Брюс, мы работаем вместе. Он жуткий домоседа и зануда, но не переживай: в обществе нормальных людей он более, чем адекватен. Пришлось вытащить его из логова, чтобы избавить от участи загнить в четырех стенах с банкой пива и просмотром матча по лакроссу. Ну и чтобы разбавить нашу компанию новым человеком. И не надо делать такое лицо.

— Алекс, Мириам всегда такая болтливая или только по субботам? Честно говоря, твоему терпению можно только позавидовать!

— Айви, — улыбается Алекс, пропуская мимо ушей шпильку от Брюса, — сто лет тебя не видел! Как дела?