Кресли Коул - Принцесса яда Страница 2

Вообще-то, пришло время для моего эликсира. Я взял пузырек с пробкой из своего кабинета, и опустошил его кислое содержимое. Мои мысли стали более сосредоточенными, а взгляд яснее.

– А вот и мы, – говорю я, возвращаясь. Ее глаза распахнулись от изобилия на подносе. Когда она облизнула основание своей пухлой губы, поднос заскрежетал, задрожав в моих руках. – Если бы ты взяла поднос...

Она почти подпрыгнула, помогая мне устроить его, и в тот же момент уткнулась туда. Я сажусь на диван – не слишком близко, осторожно, чтобы не потеснить ее.

– Итак, Эви, я уверен, что ты видела знак на передней части дома.

Она кивает, слишком занятая жеванием, чтобы произнести ответ.

– Я хочу, чтобы ты поняла, что я рад помочь тебе. Все, что я прошу, что бы ты поделилась со мной какой-то информацией. – И чтобы кричала, когда я касаюсь тебя, вздрагивая от боли всякий раз, когда я рядом. – Я записываю истории людей, пытаясь сохранить их для будущего. Мне нужна история о том, как люди выживали после катастрофы.

По сути верно. Я записываю рассказы своих девушек - данные для моих сюжетов - а позже их крики.

– Ты заинтересована мне помочь?

Она настороженно следит за мной, заканчивая со своей тушенкой.

– Что бы вы хотели узнать?

– Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне, что произошло за несколько дней до Вспышки. И затем, как вы справились с последствиями. Я записал бы это. Я жестом показываю на магнитофон на батарейках, стоящий на краю стола, и смущенно улыбаюсь.

– Консервативно, понимаю.

Она дотягивается до своей кружки, поднимает ее, дуя сверху. Пей, малышка. Когда она делает глоток, я облегченно выдыхаю. Она пьет тост за свою гибель, или же за наше начало.

– Значит, вы просто запишите то, что рассказываю?

– Верно. – Когда я поднимаюсь, чтобы убрать поднос, она хватает свою кружку, прижимая к груди. – Эви, у меня еще есть на кухне. Я вернусь и принесу его целый котелок.

К тому времени, когда я вернулся с котелком и своей собственной кружкой, она допила свой шоколад. Ее толстовка сейчас была обмотана вокруг талии, и когда она подбрасывала топливо в огонь, футболка с короткими рукавами обтянула ее груди. Я так сильно сжал ручку кружки, что испугался как бы она не сломалась. Потом нахмурился. Я, обычно, не так соблазняюсь своими подданными. Смешивать работу и удовольствие - это... грязно. Но ее очарование опьяняет. Ранее в городе, когда впервые ее увидел, я возжелал ее, представляя ее в своей постели, раскрывшую мне объятья. Окажется ли она одиночкой? Она садится на место, притягивая мой взгляд.

– Почему вы хотите знать обо мне? – в ее голосе слышится тягучие нотки южного акцента.

Я прочищаю горло и отвечаю:

– У тех, кто бывает здесь, есть своя история выживания. Вы не исключение. – Я занимаю свое место на диване. – Я хочу узнать о вашей жизни. До и после Вспышки.

– Зачем до Вспышки?

Чтобы получить основную историю моего нового подопытного. Вместо этого я говорю:

– Апокалипсис вывернул жизнь наизнанку, изменяя людей. Для того чтобы выжить, им пришлось сделать много вещей, которые они никогда думали, что смогут совершить. Я хочу, по возможности, побольше подробностей... Ты не должна говорить свою фамилию, если это поможет тебе чувствовать себя более комфортно.

Держа губы над ободком кружки, она бормочет:

– Моя жизнь уже вывернулась наизнанку до Вспышки.

– Что ты имеешь в виду?

Я протягиваю руку и нажимаю на кнопку записи. Похоже, она не против.

– За несколько недель до этого, я вернулась домой после летних каникул. И все стало не таким.

– А где был твой дом? – спрашиваю я, почти не дыша, так как не спускаю с девушки глаз. Ее веки потяжелели, а светлые волны волос блестят в свете огня. Она перекидывает шелковистые пряди через плечо, и я улавливаю тонкий намек на ее аромат – чистый, цветочный. Даже через восемь месяцев после Вспышки, когда испарились все озера и реки, она умудрялась пахнуть, словно только вышла из ванной. Удивительно. В отличие от зловонных, маленьких крыс в моем подземелье.

– Мой дом был в Луизиане, на красивой ферме выращивающей сахарный тростник – "Хейвен" – Она откидывается в кресле, мечтательно глядя в потолок, вспоминая: – все вокруг нас, было бесконечно простирающимся морем зеленого тростника.

                Вдруг во мне открылось страстное желание узнать об этой девушке все. Почему она одна? Как она могла очутиться так далеко на севере без мужской защиты? Если Бэгмены не заполучили ее, то должны были поймать работорговцы или ополченцы. И я понимаю, что она, должно быть, совсем недавно потеряла своего защитника – иначе, почему столь симпатичная девушка одна. Мой выигрыш.

– Какие-то проблемы дома? – какой она будет – ее история - ссоры с родителями, наказание за нарушение комендантского часа или грязной разборкой с местными жеребчиками из средней школы? – ты можешь рассказать мне.  Я усердно ей киваю.

Она делает глубокий вдох и прикусывает губу. В этот момент, я понимаю, она приняла решение, рассказать мне все.

– Артур, я... Меня только что выпустили из психиатрической клиники. – Она смотрит на меня из-под ресниц, оценивая мою реакцию, несмотря на видимую боязнь ее.

Я еле успеваю не позволить своей челюсти отвиснуть.

– Из психиатрической клиники?

– Я была больна последнюю четверть учебного года, поэтому мама заставила меня поехать в клинику в Атланте.

Эта девушка была послана мне небесами! Я тоже был болен. Пока не проверил свое варево на себе, в конечном счете, найдя лекарство. Ее представление о болезни и мое, вероятно, отличались в смертельной степени... но я мог бы научить ее, как подавить и принять тьму.

– Не могу поверить, что откровенничаю об этом. – Она хмурится, а потом шепчет: – я не смогла рассказать ему свои секреты.

Ему – ее предыдущему защитнику? Я должен узнать эти секреты! Она дарит мне нежную улыбку.

– Почему я чувствую себя так легко с тобой?

Потому что наркотики действуют даже сейчас, расслабляя тебя.

– Пожалуйста, продолжай.

– Я пробыла дома всего лишь две недели, и со мной снова начали происходить странные вещи. Я проводила время в кошмарах и галлюцинациях, которые были настолько реальны, что я не могла сказать, происходит это во сне или наяву.

Эта встревоженная девочка, одинаково хрупка как умом, так и телом. Она моя. Посланная небесами. Я покрылся испариной от сдерживаемого нетерпения. Она этого не замечает, потому что снова изучает потолок, вспоминая.

- Учебный год начался за неделю до Вспышки, и за семь дней, до моего шестнадцатилетия.

- Твой день рождения был в один день с апокалипсисом? - Спрашиваю я, повысив от волнения голос. Она кивает.