Шеррилин Кеньон - Темные объятия Страница 2

Верно — греческая богиня говорила ему, что пришлет человека, странствующего по земле с незапамятных времен.

— Чему же ты научишь меня, колдун?

— Научу убивать даймонов, угрожающих беспечным смертным. Научу прятаться днем, чтобы тебя не убили лучи солнца. Научу разговаривать с людьми, не показывая клыков. И многому другому, что понадобится тебе, чтобы выжить.

Тейлон хрипло рассмеялся; его вновь пронзила слепящая боль. Выжить? Зачем ему жить? Все, о чем он мечтает, — обрести мир.

Или вернуть семью.

Но это невозможно.

Зачем жить, если они мертвы? Как сможет он жить с таким грузом на сердце?

Он поднял взгляд на Ашерона.

— Скажи, колдун: есть ли заклинание, которое избавит меня от этой муки?

Ашерон ответил ему суровым взглядом.

— Да, кельт. Я покажу тебе, как похоронить боль так глубоко, что больше она тебя не потревожит. Но знай: ничто не дается даром — и ничто не длится вечно. Рано или поздно нечто пробудит твое сердце — и вместе с ним пробудится боль многих веков. Все, что было скрыто, вырвется на свободу — и, быть может, уничтожит не только тебя, но и тех, кто будет рядом.

Но Тейлон уже не слушал. Все, чего он хотел, — прожить один день... да что там, хотя бы один миг без этой ужасной, разрывающей сердце боли! За это он был готов заплатить любую цену.

— И что же — я ничего не буду чувствовать?

Ашерон кивнул.

— Я научу тебя, как это сделать, если послушаешь меня.

— Научи же меня, колдун! Научи скорее!

1

Новый Орлеан, наши дни

— А по-моему, Тейлон, убийство душе еда без хорошей драки — все равно что секс без прелюдии! Никакого удовольствия, пустая трата времени.

Тейлон хмыкнул в ответ. Сидя за угловым столиком «Кафе дю Монд» в ожидании своего кофе с цикорием и порции блинчиков, он вертел между пальцами левой руки древнюю саксонскую монетку. Взгляд его не отрывался от улицы за окном, где прогуливались в сумерках туристы и местные жители.

Пятнадцать веков назад Тейлон избавился от большей части эмоций, и теперь в его жизни остались лишь три удовольствия: доступные женщины, черный кофе с цикорием и телефонные разговоры с Вульфом.

Именно в таком порядке.

Иногда, впрочем, Тейлон готов был признать, что дружба с Вульфом значит для него чуть больше чашки кофе.

Но не сегодня.

Он проснулся после заката — и сразу ощутил нехватку кофеина в организме. Теория гласит, что у бессмертных не вырабатывается зависимость, но Тейлон в этом очень сомневался.

Торопливо натянув штаны и косуху, он вышел из дома и отправился в ночь — на свидание с богиней Кофейной.

Прохладная новоорлеанская ночь была тиха и безмятежна. Даже туристов на улицах не так много — странно, учитывая, что на носу Марли Гра[1].

Туристический сезон... и сезон охоты для даймонов. В это время года вампиры слетаются в город, словно в бесплатную столовую.

Сейчас, впрочем, Тейлон радовался тишине — возможности спокойно послушать жалобы Вульфа и утолить ту жажду, которая не может ждать.

— Слышу голос истинного норвежца! — усмехнулся он. — Тебе, брат, нужна Валгалла[2] — смазливые валькирии с чашами пенной браги и компания викингов, жаждущих битвы.

— Вот именно, — согласился Вульф. — Как я тоскую по добрым старым денькам, когда даймоны были воинами и владели искусством битвы! Нынешние ничего не понимают в драках. Вот хоть сегодня... Если бы ты знал, как мне надоели эти юнцы, уверенные, что все проблемы можно решить одним выстрелом!

— Что, в тебя опять стреляли?

— Да еще и попали. Четыре раза. Черт возьми, встретился бы мне такой даймон, как Дези-дерий! Просто умираю без доброй драки!

— Будь осторожнее с желаниями — они иногда сбываются.

— Знаю, знаю. Ну и что? Сколько можно, черт возьми, от нас бегать? Пусть вспомнят своих предков и дерутся, как мужчины! Если бы ты знал, как я скучаю по старым временам!

Поправив темные очки, Тейлон впился взглядом в стайку девушек, идущих по тротуару мимо кафе. Хороши. Ничего не скажешь, хороши!

Особенно вон та блондинка в голубом...

Не разжимая губ, Тейлон облизнул острые клыки. До чего же соблазнительная походка! При виде этих стройных ножек чувствуешь себя зеленым юнцом, даже если тебе полторы тысячи лет!

Аппетитная малышка, черт возьми!

Чертов Карнавал.

Если бы не сезон охоты, сейчас бы он распрощался с Вульфом и пустился вслед за блондиночкой, чтобы утолить плотский голод.

Но долг — трижды проклятый долг Охотника велит оставаться на месте.

Вздохнув, Тейлон заставил себя вернуться к разговору.

— А мне больше всего не хватает талъпин.

— А это еще кто такие?

Девушки уже скрывались из виду. Тейлон проводил их тоскливым взглядом. — Ах да, это было еще до тебя. В самые что ни на есть темные века. Тальпины — это Оруженосцы особой специализации: женщины, чья единственная задача — удовлетворять плотские нужды Охотников. — Тейлон невольно вздохнул, вспомнив тальпин и то наслаждение, которое приносили они ему и всему Темному Братству. — Знал бы ты, что это были за женщины! Они прекрасно понимали, кто мы, были искусны в науке любви и счастливы ублажать нас в постели.

— Что же с ними стряслось?

— Примерно за сто лет до твоего рождения одного Темного Охотника угораздило влюбиться в свою тальпину. К несчастью для всех нас, она не прошла испытание Артемиды. Богиня пришла в ярость: отняла у нас тальпин и ввела знаменитое Правило одной ночи. А Ашерон пополнил его собственным законом: «Оруженосцев — ни-ни!» М-да... Кому не случалось искать в Британии VII века нормальную девушку па одну ночь — тот, можно сказать, жизни не нюхал.

— Ну, у меня-то такой проблемы нет! — фыркнул Вульф.

— Да, завидую тебе. Нам всем приходится держать сердце на замке, чтобы не погубить себя, а ты можешь, ничего не боясь, предаваться плотским утехам.

— Поверь, Тейлон, радоваться тут нечему. В конечном счете я все равно одинок. Только представь: стоит тебе выйти за дверь — женщина забывает и имя твое, и лицо. — Вульф устало вздохнул. — Только на прошлой неделе мать Кристофера трижды приходила ко мне, чтобы познакомиться с работодателем своего сына. Трижды! А сколько я ее знаю? Тридцать лет! И еще не забыл, как шестнадцать лет назад, когда я вернулся домой, она вызвала копов, приняв меня за грабителя.

Тейлон поморщился: боль в голосе Вульфа напомнила о том, почему он сам давным-давно запретил себе чувствовать что-либо, кроме физического наслаждения.