Право на эшафот - Вонсович Бронислава Антоновна Страница 2

Да меня нагло обокрали! Чужие воспоминания – это хорошо, но мне-то досталась плохо сбитая койка с соломенным матрасом. И никаких зеркал, что особенно обидно. Потому как по воспоминаниям Эстефания была на редкость красивой особой, что уравновешивалось полным отсутствием мозгов. Иначе она не попала бы в такую глупую ловушку. Впрочем, в семнадцать лет иллюзии – болезнь многих.

Тело сковывала усталость, но желание умирать пропало. Желание жить, передавшееся от прежней владелицы тела, оказалось куда сильнее.

Я подняла голову к окошку, забранному частой решеткой. Оно было у самого потолка, и за ним чернела ночь. Или оно было закрыто чем-то непрозрачным, полностью перекрывающим свет. Но скорее всего, сейчас все-таки ночь, и у меня времени аккурат до утра.

Что в активе? Эстефания говорила о магии, но ее знания оказались куцыми. Кроме секретных семейных методик, к которым как раз относилась перепривязка душ, она владела небольшим набором бытовой и косметической магии и парой лечебных заклинаний, одно из которых действительно должно было вывести мое тело из комы там. В моем мире. Появилось осознание, что теперь мой мир этот и, если я не хочу распрощаться еще и с ним, нужно бежать. Подумать о том, что случилось, можно и потом. Способности Эстефании мне не помогут. А мои?

До окна я не доберусь. А если бы и добралась, вряд ли у этого тощего тельца хватит сил выломать хотя бы один стальной прут. Усиливающих заклинаний она не знала, потому что не планировала заниматься вещами, недостойными сиятельной леди. Но если бы и знала, синеватые огоньки на решетке показывали, что та под магической защитой. Значит, окно отпадает.

Дверь? Засов снаружи, до него не дотянуться. Заклинанием? Боюсь, тем вариантом, которым Эстефания подвивала локоны, засов не сдвинешь. От дверей тоже тянуло магией, на один засов тюремщики не полагались.

Пол. На полу магии нет, но… Я с сомнением посмотрела на камни, плотно пригнанные друг к другу, и на свои руки. Нет, я бы попыталась прорыть ход хотя бы до соседней камеры, был бы у меня год в запасе. Но его нет, как нет ничего, чем можно было бы хоть немного расковырять камни. В камере не было даже ложки. Только металлический кувшин с водой.

Размышляя, я старательно затирала вычерченные на полу символы. Незачем кому-то знать, что здесь произошло. Вовремя – не успела уничтожить последний, как дверь распахнулась, впустив придворного мага, а по совместительству того, кто загнал Эстефанию в ловушку всего лишь пару дней назад.

Уго Бласкес – мерзкая крыса, даже неопрятные пряди длинных сальных волос напоминали крысиные хвосты. Целый пучок крысиных хвостов на голове. Маг вызывал у меня тошноту и страх. Страх у Эстефании, тошноту у меня. Все-таки мужчина, как бы он ни был занят, должен мыться хотя бы раз в неделю, а не дважды в жизни – при рождении и после смерти. Главный придворный маг мытьем не злоупотреблял, наверное, боялся, что испортится или растает, и от него несло так, что я порадовалась, что осталась без ужина.

– Чем это ты тут занималась, Эстефания?

– Извольте ко мне обращаться «ваша светлость».

– И чем же здесь занималась ваша светлость? – издевательски спросил он и цепким взглядом пробежался по камере.

Задержался на полу. Какие символы там изображались, уже не разобрать, но и того, что они там вообще были, тоже не скрыть.

– Неужто пыталась вызвать демона? – хохотнул маг. – Или инкуба? Чтобы вкусить радость плотских утех хотя бы напоследок?

– Пошел вон из моей камеры, – сказала так холодно, что бывшая владелица тела непременно это оценила бы. – Пес смердящий.

– Твоего здесь ничего нет, дура. – Бласкес раздвинул губы в неприятной улыбке. – Да и вообще считай, что у тебя ничего больше нет. Желающие прибрать почти бесхозное герцогство осаждают его величество Теодоро Блистательного со вчерашнего дня.

Титулование было столь забавным, что я расхохоталась. Ситуация к смеху не располагала, но ощущение полного владения собственным телом казалось столь прекрасным, что все остальное отходило на второй план.

– Смейся, смейся, недолго осталось, – проворчал маг. – Тупая курица, даже ритуал как следует провести не смогла, а ведь я дал тебе такую возможность, но нет, профукала. Правильно говорят, что Эрилейские выродились. Не мозги – одна сахарная вата.

Он прошел и взял со стула лежащий там кусок мела. Тот самый, которым рисовались руны, тот, про который Эстефания думала, что утащила из-под носа придворного мага. А оказалось, он сам подсунул. Зачем?

– Меня не учили магии, – напомнила.

– Оно и видно. Все, куколка, встретимся завтра на твоей казни.

Он взмахнул рукой и создал реалистичную иллюзию, почти фильм. Голову красивой блондинистой девушки грубо прижали к колоде, украшенной потеками засохшей крови. В ярких солнечных лучах сверкнул топор. Толпа ахнула.

Маг расхохотался, не дав досмотреть сцену, и ушел. Дверь хлопнула, замки лязгнули, загудела охранная магия. Теперь под заклинаниями были и пол со стенами, что делало побег совершенно невозможным. Это я понимала и как Катя, и как Эстефания, чьи знания о магии получила бонусом при переходе. Куцые знания, никуда не годные. А ведь герцоги Эрилейские всегда славились и силой, и разнообразием применяемых заклинаний.

Осталось понять, зачем Бласкес давал возможность провести ритуал. Что он рассчитывал получить? Не мой же побег? Для этого он слишком сильно меня ненавидел, что проскакивало в каждом слове и движении. И совершенно непонятно почему: Эстефания нигде не переходила ему дорогу, да и не могла бы. Она только-только начала выезжать под патронажем тети, но тетку упекли в монастырь, а Эстефания решила ее спасти, обратившись к королю. Вот и доспасалась до того, что пришлось спасаться самой. Она-то выкрутилась, а я?

Широко зевнула. Проблемы казались ненастоящими, не моими, а вот спать хотелось неимоверно, и чем дальше, тем сильнее. Поэтому, еще раз оглядев камеру на предмет хоть маленькой щелочки в защите и ничего не найдя, отправилась спать.

Как говорится, утро вечера мудренее. Даже если это утро моей собственной казни.

Глава 2

Спалось мне не сказать чтобы отлично, и утром я проснулась не сама, а была разбужена горничной. Очень ответственной горничной, которая тормошила меня, повторяя:

– Ваша светлость, вставайте. Вам же умыться и переодеться надо. Негоже, ежели вас такой люди увидят. Позор это.

– Позор – то, что собираются казнить невиновного человека.

Приоткрыла глаза и с интересом разглядывала свою горничную, размышляя, значит ли что-то ее имя – Эсперанса[1] – для моего будущего. Самый простой вариант – предложить денег, чтобы она осталась в камере, а я вышла в ее одежде, – отпадал. И не потому, что мне вспомнились ее рассказы о том, как ее обыскивали до визита к хозяйке и после ухода, а потому, что нас было невозможно перепутать. Эсперанса была выше меня на целую голову, шире в талии и увесистей в груди, а уж мои золотые локоны с ее черным богатством спутал бы только слепой. Хотя по объему они были близки, по цвету – полная противоположность. Да и по характеру носительницы разных шевелюр сильно отличались. Эстефания – сдержанная и холодная, несмотря на возраст, Эсперанса – импульсивная, эмоциональная, не умеющая держать свои мысли в тайне. Нет, теоретически, если бы не обыск, попробовать можно было бы. Уверена, Эсперанса даже согласилась бы привязаться к кровати, а я – попытаться пройтись на цыпочках.

– Да разве ж теперь докажете… – сочувственно пробормотала она. – Раньше надо было. Хотя и сегодня, когда вас будет напутствовать священник, скажите ему, не теряйтесь.

Но по ее тону было понятно: не верит, что с эшафота смогу уйти целиком, а не унесут меня по частям: часть на носилках, вторую в корзинке. Эсперанса поставила на табурет тазик с водой, опустила в нее тряпку, отжала и собралась меня обтирать.

– А ванна мне не положена?