Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Арнаутова Дана Твиллайт Страница 2

Он раздраженно рванул кружевной ворот рубашки, словно тот сдавил могучую шею, отвел взгляд, но сразу же снова уставился на Грегора с тяжелым вызовом. Запустил пальцы другой руки в коротко стриженные светлые волосы, взъерошил их, опять отвел взгляд…

— Как прикажете, ваше величество, — процедил Грегор, едва сдерживая кипящую внутри ледяную лаву ярости. — Претемной клянусь, как только встречу подходящую девицу, сразу женюсь! И заметьте, я про разбитое сердце ни слова не сказал. Что я вам, дурной мальчишка или менестрель? Полтора десятка лет прошло! Все умерло и прахом распалось… Нет, вам виднее, конечно, но если сердце и душа у меня все-таки вдруг найдутся, клянусь — отдам их невесте в придачу к обручальному кольцу. Что там еще обещать надо? Ах да, буду верен в жизни и посмертии! Претемной клянусь! Достаточно?!

Он выплюнул последние слова, как несколько недель назад выплевывал обжигающе горячую густую кровь на пожухлую, выжженную смертоносными чарами траву приграничья. Вместе с острой, выворачивающей нутро болью, вместе с горько-соленым страхом и невыносимым бессилием… Стиснул кулаки так, что перстни врезались в пальцы, и снова, как тогда, взмолился про себя беззвучно, но исступленно. Услышь, Претемнейшая! Милосердная и справедливая, разрубающая узлы и выпрямляющая пути! Ведь не может быть так, чтобы ты не услышала меня, своего рыцаря?! Да, я все еще надеюсь… Да, я глупец, верящий в чудеса! И да, я знаю, что об этом молят не тебя, а Всеблагую Мать, которая каждому живому существу назначает встретить пару, чтобы продолжить с нею род… Это — дело и право Всеблагой! Но я-то не ее Избранный, а твой! Так кого мне молить о милости? Пятнадцать лет! Одиночества, глухой тоски, стыда… Неужели мало я расплатился за одну только юношескую глупость? Ну хватит ведь, а?! Смилуйся, дай вдохнуть полной грудью, пусть и через боль! Забери эту дурацкую, безумную и бессмысленную, никому не нужную память о том, чего никогда не было и быть не могло!

И так же, как тогда, в чахлом приграничном леске, прячущем невысокий горный перевал, где Грегор несколько тягучих мгновений, пока не подоспели целители, был уверен, что вот-вот умрет… Точно так же, отвечая на его беззвучный крик, что-то изменилось в мире вокруг. То ли неслышно зазвенела невидимая струна, то ли задрожало что-то у него самого внутри. Миг! И снова стало все по-прежнему, только накатил стыд за собственную глупую несдержанность.

И вправду дурак, нашел, о чем просить, где и когда. И, главное, кого! Да и зачем ему это… Дурак… И хорошо, если Претемная не услышала, ведь не услышала же, верно? Она чутка к просьбам своего Избранного, когда дело касается проклятий, дорог во тьму и смертного покоя. Какое ей дело до любви? И хорошо, очень хорошо, что так!

— Ой, дура-а-ак… — бессильно протянул король, оседая в самую глубину кресла и смотря на Грегора подозрительно жалостливо, будто услышал его мысли. — Подходящую девицу, значит? Позволь поинтересоваться, это какую же?

— Умную, — снова усмехнулся непослушными губами Грегор уже не зло, а устало и почти равнодушно, отвечая только для того, чтобы отвязался этот… заботливый любитель устраивать чужую жизнь. — Красивую, разумеется. Благородную, отважную и честную. И непременно интересную. Ах да, и согласную выйти за меня. Не ради титула и семейного достояния, а ради меня самого, вот такого, какой я есть. Имеются в вашем цветнике подходящие… растения?

— Пошел вон, шут балаганный!

Бронзовая чернильница врезалась в дверь чуть левее головы Грегора. Густо-фиолетовая жижа уродливым пятном растеклась по драгоценным обоям кремового арлезийского шелка, стекла вниз на узорчатый паркет… Разумеется, на Грегора ни одна капля брызнуть не посмела — еще чего не хватало! Щит он выставил за долю мгновения, как и положено магу такого уровня.

«А его величество Малкольм, — с холодной отстраненностью, вдруг сменившей злость, заметил Грегор, — со времен нашей общей юности ничуть не стал сдержаннее. Впрочем, это и хорошо, что он по-прежнему швыряется, чем под руку попадется. Другой бы, глядишь, на плаху отправил за неповиновение или в крепость — отдохнуть и подумать. И пошел бы ты, мэтр-командор, никуда бы не делся. Потому что — Бастельеро. А Бастельеро верны своему королю, будь они хоть маги, хоть простые лорды, хоть… шуты».

Одернув кружевные манжеты новой, специально надетой для аудиенции рубашки, он сухо и резко поклонился, переломившись в поясе немного ниже, чем подобало для его титула. Выпрямился, посмотрел в глаза Малкольму. И, пользуясь великодушным позволением удалиться, вышел, тщательно и бережно прикрыв за собой массивную дверь в темно-фиолетовую крапинку.

Вот почти такую же дверь, возле которой он уже с минуту стоит и смотрит, а перепуганный архивариус не решается ни сказать что-либо, ни попросту пройти вперед.

— Ваша светлость?

«Все-таки осмелился, — подумал Грегор. — Что ж, отвагу следует вознаграждать».

И посторонился, пропуская бледного архивариуса. Из открывшейся двери повеяло прохладой и особенным архивным запахом старой бумаги, чернил, кожаных переплетов и пыли. Эти запахи Грегор любил, они всегда его умиротворяли. А вот едва заметную, но хорошо различимую чутьем опытного некроманта нотку крысиной вони, ненавидел!

Архивариус, пользуясь моментом, шмыгнул в лабиринт высоченных, под самый потолок, книжных полок и затерялся в них. Очень предусмотрительно с его стороны! Грегор как раз хотел высказать неудовольствие наличием крыс!

Он медленно прошел между стеллажами, позволяя себе несколько минут воспоминаний… за четвертым стеллажом от входа лет двадцать назад он целовался с самой красивой девушкой Зеленого факультета, как же ее звали-то… Никак не вспомнить. Даже лицо позабылось. Зато очень хорошо помнилось ее научное любопытство: отличаются ли поцелуи некромантов от поцелуев представителей других факультетов? От этой жажды знаний он тогда и сбежал.

Раздражающий запах крыс становился все сильнее, и Грегор поморщился: нельзя же так запускать хранилище бесценных документов! Вот в его время работа в Архивах для провинившегося адепта была счастьем. Это вам не полусгнившие трупы на препараты разбирать и не лабораторных упырей кормить!

Крысы, похоже, окопались где-то под девятым стеллажом, и как раз на нем должны были находиться книги о магических аномалиях, за которыми явился Грегор. Ну, им же хуже… Крысам, то есть.

Он услышал противный писк и почувствовал всплеск чистой силы мгновением раньше, чем увидел прислоненную к стеллажу длинную лестницу. А еще через мгновение едва успел заслониться рукой — тяжеленный том в кожаном переплете с металлическими уголками приложил его по голове весьма чувствительно.

— Дерьмо упыриное! — ругнулся Грегор, непочтительно отбрасывая коварный источник знаний на пол.

Надо Малкольму сообщить! Король считает, что на войне опасно, а доблестного мэтра-командора чуть не пришибло фолиантом в якобы мирной библиотеке!

— Ой! — раздалось сверху, и наученный горьким опытом Грегор снова вскинул руки.

Хорошо, что у некромантов отличная реакция!

В этот раз на него рухнула не книга! Что-то куда более увесистое, шуршащее, мягкое, пахнущее пылью, яблоками и еще чем-то абсолютно непонятным. И… живое?

Грегор покачнулся от неожиданности, но удержал упавшее существо, крепко стиснув его в ладонях.

— Ой, — испуганно повторило оно где-то на уровне его груди.

Грегор задумчиво посмотрел на дрыгающиеся перед его глазами длинные тощие ножки в беленьких кружевных панталонах и некогда светлых, а сейчас очень пыльных атласных туфельках. Все остальное надежно скрывал колокол задравшейся юбки. Или упавшей? Как это следует называть, если девица висит в твоих руках вниз головой?

Девица?!

Он еще раз посмотрел на туфельки. На кружевные панталончики. На собственные манжеты совсем близко от них.

Новые манжеты. Из точно такого же кружева, как на пресловутых панталончиках.

«Сменю портного!» — злобно подумал Грегор, а потом неожиданно для себя успокоился и перевернул девицу в более естественное положение, продолжая держать за талию и не опуская, на всякий случай, на пол. Свежий шрам на животе потянуло, а потом прострелило мгновенной резкой болью, и Грегор едва удержался, чтобы не скривиться. Залатали его в госпитале на совесть, но, может, не зря тот целитель, что делал операцию, уговаривал полечиться еще хотя бы неделю? Нехорошо выйдет, если внутренние швы разойдутся. Да ладно, обойдется!