Айвири. Дилогия (СИ) - Серганова Татьяна Страница 20

Шаг за шагом. Пытаясь загнать в угол, прижать, сломать.

Да, знала.

Укрывательство той, что отметила Лаари, каралось очень серьёзно. А здесь было почти сокрытие… и пусть настоятельница сама отпускала меня, но ликанов это не волновало.

— Да, — ответила я, отшатнувшись и хватаясь за спинку кресла, которое так удачно подвернулось под руку.

Мне всё еще больно. Но к ней я уже привыкла. Ко всему можно привыкнуть, надо лишь только захотеть и перетерпеть. А сейчас мне как никогда надо было выстоять, выдержать.

Слишком многое стояло на кону.

— В худшем случае изгнание, — продолжила я, смотря прямо ей в глаза. Так было легче. Видеть её ненависть и использовать её как опору, которая не даёт свалиться без чувств. Это подстёгивало, выдёргивало из болезненного дурмана. — Вместе со всей семьёй. Но Айву это возможно не затронет, она перешла в семью мужа. А вот вам с Оргусом придётся нелегко.

Брата было несомненно жаль. Он не заслуживал всё это.

— В лучшем случае, за его ошибку ответит народ, двойной данью. В любом случае, всегда можно обратиться за помилованием и смягчением приговора. Решение принимают ликаны. Именно они являются хранителями слова Лаари. Да, те самые ликаны, которых вы мне сейчас предлагаете обмануть. Снова.

— Надо же как ты заговорила, — скривила губы мачеха. — Как открылась твоя подлая натура.

— Вы же сами назвали меня равнодушной, — отозвалась я, еще сильнее вцепившись пальцами в спинку кресла.

Больно-больно-больно…

В груди будто пожар горел. Мне казалось, что я слышала, как трещало и рвалось всё под его жаром, как сознание перестраивалось, медленно освобождаясь от оков.

— Всё из-за тебя!

Меня ощутимо шатнуло, но устоять удалось.

— Нет, — отозвалась я, поспешно сглотнув кровь, которая хлынула из горла. Не сильно, но не приятно. Сразу затошнило и голова закружилась. — Я не просила эту печать. Не просила привозить меня сюда каждый год. Отец сам принял это решение. И представить меня сегодня всем, тоже он захотел. Сам. Моей вины в случившемся нет.

Говорить это было больно. Получалось, что я обвиняла папу, но нет, это не так. Он не виноват в том, что не смог забыть маму, в том, что мечтал хоть немного удержать меня дома.

Настоятельница должна была отказать. Сразу.

— Вот как ты заговорила? После всего…

— Чего? — оборвала я её, стирая рукой кровь, выступившую на губах. — Что лично вы сделали для меня, княгиня? Любили, жалели, берегли?

— Не убила!

Я коротко рассмеялась. Но смех почти сразу захлебнулся от стона, который сорвался с губ и затих.

— А всего пару минут назад именно вы рассказывали, как стояли с подушкой в руке над моей колыбелью. И лишь печать и страх перед Лаари не дал вам осуществить задуманное.

— Ты!

Женщина подскочила ко мне, замахнулась и охнула, когда я вдруг резко перехватила её руку, сжав в запястье. И где только силы нашлись? Едва на ногах стояла, вцепившись одной рукой в спинку кресло, а другой цепко держала мачеху, не давая вырваться.

Ударят. Подставь другую щеку…

Ну, уж нет! Хватит.

— Не смейте, — тихо, но твёрдо произнесла я, смотря ей прямо в глаза. — Никогда не смейте меня трогать.

Княгиня всё-таки смогла вырвала руку и отступила, потирая покрасневшее запястью.

— Ты об отце подумала? Ненавидишь меня, то его спаси.

Папа… Любимый папа. Я на многое готова была ради тебя. Но так будет лучше. Ты не понимаешь, но действительно лучше. Иногда надо остановится и отступить, чтобы потом не стало еще хуже. Ведь правда всё равно когда-нибудь откроется. И лучше ответить сейчас, чем потом, когда и наказание будет намного жесче.

— Подумала. Если мой приезд еще как-то можно будет оправдать, то всё остальное нет, — ответила ей, пытаясь достучаться, объяснить, хотя и понимала, что это бесполезно. Княгиня меня не услышит. — Я не буду копать ему яму, не буду участвовать в вашей лжи. И вы меня не заставите.

— Это мы еще посмотрим! — рявкнула женщина и развернувшись убежала, громко хлопнув за собой дверью.

Я несколько минут просто стояла, закрыв глаза и тяжело дыша.

Сердце тяжело билось в груди и каждый стук болью отзывался в голове. Перед глазами словно мушки летали, чёрные, зудящие, противные.

Смогла? Неужели смогла?

Я сама себе не верила.

Только радости не испытывала.

Надо спешить, времени мало.

Вот только…

Спазм, скрутивший живот стал совсем невыносимым.

Я с трудом смогла добежать до вазы с фруктами, которая стояла на столике.

Одним движением выбросила фрукты, и они с гулкими стуками покатились, рассыпались по полу. Яблоки, абрикосы, груши.

После чего склонилась над посудой и отпустила всё то, что с таким трудом держала внутри себя последние минут пять.

Меня рвало. Долго.

Слава богини ела я не так много сегодня. Но рвота всё равно не прекращалась, заставляя меня вновь и вновь склоняться над вазой.

Не знаю сколько прошло времени, но наконец спазмы закончились. Я, тяжело дыша, выпрямилась и вытерла губы ладонью.

Стало легче.

Будто с меня сняли оковы, тяжелые, громоздкие. Они до такой степени сдавливали меня, что я не могла нормально дышать, живя в пол силы.

А сейчас я вдруг словно прозрела. Краски, эмоции, чувства, страхи и сомнения. Все эти чувства были и раньше, но сейчас они заиграли, стали ярче и отчётливее.

Прополоскав рот водой, я кое-как пригладила волосы и застыла, опираясь руками о столешницу. Надо было убрать за собой.

— Лэра? — в дверях нерешительно застыла молоденькая служанка, та самая которая утром угощала меня пирожком.

Она с удивлением рассматривала фрукты на полу и меня у стола.

— Убери здесь, пожалуйста, — произнесла я выпрямляясь.

— А вы куда?

— Исправлять ошибки, — тихо ответила ей и, пошатываясь, вышла из комнаты.

Идти было тяжело. Словно в туфельки битое стекло насыпали. И теперь каждый шаг отдавался мучительной болью во всем теле.

Когда ставили блокировку так больно не было. Я вообще не помнила, как её активировали, просто знала, что она есть и всё и воспринимала так же легко. Это казалось таким же естественным как дышать, есть, ходить, заниматься. Большой дар, большая ответственность и чего-то приходилось лишаться. Мы отдавали эмоции. Не такая большая плата.

Может всё дело было в том, что эту блокировку ставили не сразу, а постепенно. Через равные промежутки времени, так, чтобы не травмировать послушницу физически и эмоционально.

А я взяла всё сняла. Разом.

Не помнила, чтобы кто-то так делал. Да и смысла не было. Мы все знали, что это необходимо и по-другому никак. Думать о том, какое наказание ждёт меня в обители, не хотелось.

Сейчас были проблемы посерьёзнее.

Несмотря на крайне неприятные ощущения, я продолжала свой путь.

Шла, пошатываясь, иногда, в особо тяжелые моменты, хваталась за стенки или колонны. Не важно за что, лишь бы найти хоть какую-то опору. Застывала, чтобы перевести дыхание, с трудом расходясь со слугами, которые мельтешили перед глазами.

Праздник только начался и работы было много. Я даже была рада этому. Чем больше вина и шума, тем меньше обо мне будут вспоминать. Тем больше шансов осуществить задуманное.

Ко мне то и дело подбегали девушки-служанки, взволнованно предлагали помощь, пытались поддержать, или позвать отца.

Я вымученно улыбалась и отказывалась.

Отчего-то была уверенность, что этот путь я должна пройти сама. Шаг за шагом.

Времени это, конечно, заняло много. К концу пути, войдя в женскую часть дома, я застыла, обнимая колонну и обливаясь липким потом.

Дошла. Ведь смогла же, хотя думала не выдержу.

Одна мысль не давала покоя. Возникнув, она зудела в голове и даже боль не могла её прогнать. Очень важная мысль, нужная, правильная, которую следовало хорошенько обдумать.

Мачеха сказала, что ликаны не пропустят дочь князя, не дадут сбежать из замка. И это скорее всего правда. Но они не могут остановить послушницу. Печать есть, внешность можно немного скрыть, волосы спрятать или перекрасить. Ведь не все ликаны знают меня в лицо. Оставался, конечно, еще и запах, но и тут можно было что-то придумать.