Ангелы Эванжелины (СИ) - Лис Алеся Страница 20

Это кабинет моих родителей, горячо любимых и до сих пор оплакиваемых. Каждый раз, когда муж сестры садится в кресло отца, во мне поднимается волна удушающего гнева, словно он оскверняет своей наглой тушей место моего любимого папочки. А когда на этом же самом месте сидит старикашка, у меня вообще темнеет в глазах от ярости. Но что я могу поделать? Тут я бесправная приживалка, у которой нет ни дома, ни гроша. Единственный выход удачно выйти замуж и навсегда избавится от Лейтона. Печально, что родные стены именно из-за этого огрызка человека стали для меня чужими и удушающими. Остается только благодарить всех богов, что достойный кандидат нашелся.

Теодор мне и вправду нравится. Нравится то, какой он спокойный, уютный и уверенный. Рядом с ним я чувствую себя человеком, девушкой, личностью. А еще не ощущаю в его взгляде ничего плохого, недозволенного. Ибо в последнее время именно такие взгляды мне приходится испытывать на себе, и даже пару раз отбиваться на балу от настойчивых кавалеров, считающих смазливую бесприданницу легкой добычей. Нет, замужество мне не предлагают, а вот стать содержанкой уже сбилась со счета сколько. Я откровенно боюсь, что еще чуть-чуть и Лейтон вынудит меня согласиться. Думаю, единственное, что его останавливает, это репутация сестры, которая тоже пострадает вместе с моей.

— Так что, Лейтон? Готов платить по счетам? — криво усмехается гость, на секунду показав крупные желтые зубы.

— Лэрд Хендрик, — мнется мой зять, пряча глаза и нервно теребя манишку на рукаве. — Нет у меня. Ни гроша. Даже приданое Эванжелины вам отдал.

Мои глаза становятся круглыми и огромными, как золотые шиллинги. Что значит отдал? Так у меня было приданое, у меня были деньги?

— У тебя есть дом… — многозначительно поднимает брови старик, довольно оглядывая кабинет. — И надо заметить, весьма неплохой.

Лейт становится бледнее полотна и стискивает бескровные губы в узкую полоску. Я прижимаю ладонь к губам, еле сдерживая испуганный вскрик. Дом?! Наш дом?! Дом, в котором выросли мы с сестрой, наши родители, который построили бабушка с дедушкой, отдать этому гадкому лэрду.

— Я не могу потерять дом. Нам тогда негде будет жить, — качает головой Лейтон.

В глазах его собеседника загорается опасный огонек.

— Тогда отдавай долг, — безразлично пожимает он плечами.

— У меня нечем, — тихо шепчет зять. Я впервые вижу его столь напуганным, неуверенным и поникшим. Как правило, он кичится своей властью и обожает унижать всех, кого считает ниже себя по положению.

— Это не мое дело, — хмурится Хендрик. — Сегодня последний день. Либо дом, либо деньги…

Сердце сжимается от страха. Ладно я, у меня скоро будет свой угол. А Дани? Она беременна, причем двойней… Куда она пойдет с детьми? Судьба зятя мне совершенно безразлична, но сестра и племянники…

На лбу у Лейтона выступает испарина и он нервно промакивает ее кружевным платочком.

— Но… — внезапно делает многозначительную паузу гость. — У меня есть предложение…

И почему-то эти слова пугают меня не меньше, чем мысли о предстоящей утрате родового гнезда.

— Какое, — тут же оживляется зять, подобострастно глядя на Хендрика.

Губы лэрда кривятся в презрительной усмешке, словно он взирает на какую-то противную и гадкую букашку. Судя по всему, именно таким он и считает мужа моей сестры.

— Я хочу Эванжелину, — выдает старик.

Сначала мне кажется, что я ослышалась. Как можно меня хотеть? Зачем я вообще ему?

— Эванжелину? — тоже удивляется Лейтон. — Зачем она вам?

От изумления он даже забывать лебезить, и вопрос получается немного резким. Это явно не нравится лэрду, и он недовольно хмурится.

— Не твое дело щенок, — приподнимается над столом Хендрик.

— Да-да, вы правы, — снова начинает играть роль подлизы Лейтон. — Но я не могу. Эва помолвлена с графом Эмереем.

— Так отмени помолвку, — плюхается обратно в кресло мужчина.

Нет, Лейт, нет! Сжимаю кулаки от бессилия, и закусываю до крови губу.

— А пока ты думаешь, я тебе кое-что покажу интересное, — принимается раскладывать чуть желтоватые прямоугольнички на столешнице гость. — Это твои долговые расписки. Я их выкупил… Все до единой. И, пожалуй, тут гораздо больше долгов, чем способен покрыть твой дом.

У зятя дергается кадык, а лоб снова потеет.

— Я согласен, — выдавливает он, а у меня в душе разливается странное оцепенение. Словно я умерла там, внутри, словно я не могу больше ничего чувствовать. Возможность жить нормальной жизнью ускользает, как песок сквозь пальцы, и граф, и маленький больной мальчик, и дом с садом на берегу темно-синего моря…

— Вот и чудесно, — треплет его по щеке лэрд Хендрик и начинает собирать векселя.

— Неужели она стоит всего этого? — изумленно спрашивает Лейтон, обведя рукой бумаги на столе.

— О, щенок, она стоит намного больше, — мечтательно закатывает глаза старикашка, едва не давясь слюной.

В этот момент я отчетливо понимаю, что он знает мою тайну.

Сбежать в свои покои становится делом нескольких минут, а там я уже строчу записку Теодору. Он может помочь. Должен. Я ему тоже нужна.

Буквы прыгают как сумасшедшие, строчки ползут то вверх, то вниз, порой их украшают уродливые кляксы. Но это не важно, главное, что суть послания понятна.

Посыпаю песком листок, просушивая чернила, аккуратно сворачиваю и бегу искать посыльного.

Ах, если бы Лина не уехала проведать больную мать, то тут вопроса даже бы не возникло, но ее нет, а мне срочно нужно найти кого-то, кому я могу доверять.

Сунув записку в руку поваренку на кухне и приплатив целый серебряный пенс за услугу, возвращаюсь в свои покои. Теперь остается только ждать. Ждать и надеяться.

Когда моя дверь с грохотом отворяется, а в комнату влетает разъяренный Лейтон, я уже понимаю, что ничего не вышло.

— А ты мерзкая соглядательница! — кричит он, брызжа слюной, и больно хватая меня за руку. — Как ты посмела за мной подсматривать?

Пронзительно вскрикиваю, чувствуя, как он выворачивает мое плечо.

— Я тебя сейчас заставлю сожрать эту записку!

Всхлипываю, когда он начинает наматывать на вторую руку мои длинные, связанные лентой, волосы. В таком гневе я его не видела никогда. Он и раньше любил морально издеваться надо мной, но руки не распускал.

— Не надо, — выдавливаю из себя сквозь слезы. — Лейт, отпусти меня. Мне больно.

— Тебя нужно проучить, Эва, чтоб ты больше не совала свой нос, куда не следует. И проучить хорошенько, — шепчет он мне на ухо.

— Я больше не буду, — тихо прошу.

— Обещаешь! — его губы почти дотрагиваются до моей щеки, и от этого становится тошно и гадко.

— Да, — говорю в ответ.

— Вот и прелестно, милая сестренка, — чмокает он меня в щеку, наконец, ослабляя хватку. — Ты выйдешь за маркиза, а своему хахалю напишешь, что передумала. Или ты хочешь, чтоб Даниелла жила на улице или продавала себя в доме терпимости, чтобы прокормить детей?

— Нет, — качаю головой, поворачиваясь к нему лицом.

— Вот и молодчинка, — криво усмехается он, хватает меня за ворот и целует на этот раз уже в губы. — Молодчинка, милая сестренка.

Когда он выходит, меня долго рвет в ванной. И лишь потом, прополоскав рот мятной водой и почистив зубы порошком, я сворачиваюсь калачиком на постели и снова начинаю плакать. Мне жалко и Дани, и ее деток, и сына Теодора, и себя жалко тоже. Но если на свою судьбу я не могу влиять, то их изменить уж точно мне под силу. Выйдя замуж за старика, я спасу сестру. А если маркизу нужен камень, и он будет требовать, меня его достать, то у меня будет возможность первой схватить его и загадать желание. Загадать, чтобы маленький мальчик где-то на другом конце страны стал здоровым. Я обещала графу, и я сделаю это, не будь я Эванжелина Реглей, последняя управляющая временем.

Мои веки резко распахиваются, комната перед глазами еще какое-то время кружится, но вскоре, на счастье, прекращает сие цикличное движение. Осторожно поворачиваю голову сначала вправо, упираясь взглядом в стену, а потом влево, замечая в кресле перед кроватью темный силуэт. В неосвещенной спальне трудно разглядеть, кто устроился подле меня и так легко и нежно обхватывает своими пальцами мою безвольно лежащую на покрывале ладонь, но я все равно откуда-то знаю, что это Теодор.