Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 21

Донье же Анхелес скучно не было. Прекрасный ангел вспоминала о дуэли в ее честь, томно вздыхала и клялась в верности. То есть она, боже упаси, вовсе не строила глазки никому, кроме Антонио, и совершенно не ожидала, что кто-то может подумать, будто она, добродетельная донна…

«…предпочтет изменить мужу не с графом де ла Вега, а с каким-то захудалым бароном», – продолжил про себя Тоньо и сам почти устыдился таких не подобающих романтическому свиданию мыслей. Но мысли никуда не девались.

Пресвятая Дева, что он находил в Анхелес три года назад? То есть понятно – что. Алые губки, косы угольного шелка, гитарные бедра и стихи какого-то Лопе, прочитанные голосом нежным и томным, как севильские ночи; трогательно-беззащитный взгляд и гибельная страсть к уже помолвленному дону Антонио, но притом неприступная добродетель: ах, если вы любите меня, дон Антонио, вы не погубите меня… После легких побед, когда прекрасные донны и их камеристки гроздьями падали ему в руки, эта юная недотрога казалась такой возвышенной, утонченной и трагичной, ведь ее, старшую дочь обедневшего идальго, ждал брак с богатым, но низменным человеком, в лучшем случае – золотых дел мастером, а то и с каким-нибудь виноторговцем или, упаси Пресвятая Дева, мясником!

А потом было письмо с клятвой принадлежать только ему, любить только его и уйти в монастырь, если он передумает на ней жениться. Это письмо Тоньо получил, когда «Санта-Маргарита» зашла в Мадрид через два месяца после его поступления на флотскую службу. Оно сопровождало его в плавании и утонуло вместе с «Санта-Маргаритой» и всей прошлой жизнью.

Он так и не женился на Анхелес. Когда вернулся на сушу и послал в адмиралтейство прошение об отставке, прелестный ангел уже была замужем – за благородным и, кстати, весьма небедным идальго – и переехала в Севилью. В монастырь она, разумеется, не ушла. Не могла ж она огорчить несчастного больного отца, его сердце бы разорвалось от печали за дочь. Ведь он так хотел ее счастья, а дону Антонио все равно отец не позволил бы на ней жениться, ведь он теперь наследник герцогства. Зато теперь две ее младшие сестры получили хорошее приданое и могут выйти замуж по любви только потому, что она, прелестный и добродетельный ангел, пожертвовала собой…

Все это было ужасно романтично. Три года назад Антонио бы прослезился, убил ее старого супруга на дуэли и женился бы на вдове сам, наплевав на все слова отца о необходимости укрепить положение семьи Альба достойным браком, а не расшатать ко всем чертям мезальянсом.

А донна Анхелес в третий раз рассказывала, как она испугалась, когда амиго выхватил свою шпагу…

– Но ты, Антонио, ты был великолепен! Это твое оружие… Антонио, а как зовется твое оружие? Никогда не видела такой странной шпаги, я хочу посмотреть ее, Антонио!

Тоньо поморщился, пользуясь тем, что свеча догорела, а при лунном свете прекрасная донна никак не разглядит его лица. Да и не лицо ее сейчас интересовало. И не сабля на самом-то деле. Донна восхищалась собой, такой образованной, умной и просвещенной: она же интересуется оружием! Правда, слова «сабля» не знает, но это он слишком много хочет от женщины. И вообще ужасно циничен, так нельзя. Он же влюблен без памяти в прекрасную донну, не стоит об этом забывать.

– Это не шпага, мой ангел. Это сабля, ее зовут… Марина, – перед именем он чуть замялся. Глупо было давать клинку имя пиратки, но сабля взяла его сама, не спросив Тоньо.

Стальной характер.

– Марина, – протянула донна. Покатала на языке, как турецкий лукум, приторный и липкий. – Ты привез ее из плавания, Антонио? Дай же взглянуть…

– Она слишком острая, мой ангел, ты порежешь свои дивные пальчики. Дай лучше поцелую…

Безотказный способ сработал. Донна отвлеклась от сабли и млела, слушая комплименты. Скучные, обычные комплименты: зубки – жемчуг, а губки – коралл. Хороши также грудь и улыбка.

Тоньо целовал пальчики донны – тонкие, холеные, с нежными подушечками и без единой мозоли – и невольно вспоминал совсем другие пальцы. Те тоже были тонкие, даже тоньше этих, но жесткие от клинка и морского ветра, и губы ее были – как яванский плод салак, шершавые снаружи и сладкие внутри… Закрыв глаза, он почти почувствовал на своих запястьях веревку и легкую качку, и струи Гвадалквивира под окном так были похожи на лижущие борт «Розы Кардиффа» волны…

Женщина рядом призывно застонала, готовая покориться и отдаться, только возьми.

Черт. Не то.

Потянув донну на себя, Тоньо усадил ее сверху и задвигался в ней, сначала медленно и осторожно, потом все быстрее и быстрее; перед глазами плясали отблески огня, влажный ветер нес запахи сандала, смолы и просоленного дерева, где-то наверху скрипел такелаж и хлопал плохо закрепленный край паруса…

Тоньо сжимал ее бедра, рвался навстречу и стонал, быть может, даже вслух: «Купи мою душу, фата Моргана, дьявол тебя разрази!»

А потом, не открывая глаз, ласкал хрупкую спину лежащей на нем женщины и пытался понять: почему хочется вот сейчас, немедленно, пойти в порт, подняться на любую посудину и выйти в море, и там встретить рассвет, и искать на горизонте парус проклятого пирата Моргана.

Морган не купил душу. Он ее украл.

Она. Фата Моргана, будь она проклята!

Женщина зашевелилась – совсем не так, как надо, и пахла она не так, и все было не так. Дьявол.

– Мне больно, Антонио, отпусти! – капризно протянула она. Донна… ах да. Анхелес. Та, что снилась накануне гибели «Санта-Маргариты».

Похоже, что-то еще осталось там же, на дне морском. То ли любовь к прекрасным дамам и дуэлям во славу их дивных глаз, то ли впитанное с молоком матери понимание собственной исключительности, важности для мироздания и, как следствие, бессмертия. Всего-то и надо было, оказывается, разок умереть, чтобы привычный удобный мир рухнул ко всем чертям.

Выплетя пальцы из спутанных волос донны Анхелес, Тоньо наугад потянулся к столику и нащупал апельсин. Красный, сицилийский. Ангел дивный узнала, что он любит, и позаботилась, чтобы ему было приятно не только в постели, но и после. Милый, нежный и беспомощный ангел. Она бы и часа не выжила на пиратском корабле, о ней нужно заботиться и ее защищать, пусть бы и от ее собственного супруга. Тоньо не был близко знаком с идальго Ортегой, но, судя по несчастным глазам Анхелес, ей сильно не повезло с браком. Ну что ж, зато повезло с любовником. В конце концов, все к лучшему. Отец не хотел, чтобы Тоньо на ней женился, но официальная фаворитка еще ни одному Альбе не повредила. Ангел прелестна, юна – всего-то девятнадцать лет, прекрасно воспитана, вон даже о его любимых апельсинах позаботилась и интересуется его саблей. Глазки строит другим донам в меру, только чтобы Тоньо не заскучал, боже упаси. Она же знает, что граф де ла Вега обожает подраться.