Шеррилин Кеньон - Ночные удовольствия Страница 21

Аманда остановилась в коридоре, не зная, что ей делать дальше. У нее был миллион вопросов, на которые ей хотелось получить ответы, и, если бы не повреждения Хантера, она бы уже была на пути наверх, требуя их. Но Юлиан был прав. Этой ужасно выглядящей ране требовался уход.

Бросив тоскливый взгляд на лестницу, она повернулась к Грейс.

— Учитывая весь этот хаос, ты выглядишь удивительно спокойной. Боги, внезапно появляющиеся и исчезающие, люди в окровавленной одежде, которых забрасывают молниями прямо в твоем коридоре. Я думаю, что к этому моменту, особенно в твоем положении, ты должна была уже сойти с ума.

Грейс рассмеялась, ведя рыдающую Ванессу обратно в гостиную.

— Ну, за последние несколько лет, я уже достаточно свыклась с греческими богами, возникающими из ниоткуда. Также как и с другими вещами, о которых не хочу даже думать. Брак с Юлианом определенно научил меня быть спокойнее.

Аманда без энтузиазма засмеялась, бросая еще один взгляд на лестницу и размышляя о своем таинственном Темном Охотнике.

— Хантер…или Кириан — он тоже бог?

— Не знаю. Из того, что рассказывал Юлиан, я поняла, что он был человеком, но я сейчас также нахожусь в неведении, как и ты.

Когда Грейс села, Аманда услышала голоса мужчин, доносящиеся из «радионяни» в детской.

Грейс потянулась, чтобы выключить устройство.

— Подожди, пожалуйста.

Аманда уселась и начала играть с Никлосом, слушая разговор мужчин наверху.

— Черт, Кириан, — произнес Юлиан, когда тот протянул ему рубашку. — У тебя больше шрамов, чем было у моего отца.

Кириан резко выдохнул, лишь слегка коснувшись ожога на плече, оставленного Афродитой.

Они были одни в детской близнецов, располагающейся в конце коридора. Кириан покосился на ярко—желтые обои с мишками, раздражавшие его чувствительные глаза и потянулся за очками.

Юлиан, должно быть, вспомнил греческую мифологию, потому что выключил верхний свет и зажег маленькую настольную лампу, которая погрузила комнату в успокаивающее приглушенное сияние.

Ослабев от боли, Кириан заметил, что его отражение в зеркале было едва различимо. Неспособность отражаться в зеркалах была одним из маскировочных эффектов, дарованных Темным Охотникам. Лишь усилием собственной воли они могли избежать этого, что было непросто сделать, если Охотник был ранен или изможден.

Он отступил от шкафчика, выкрашенного в белый цвет и встретил любопытный взгляд Юлиана.

— Две тысячи лет сплошных битв обычно сказываются на теле.

— Ты всегда больше полагался на яйца, чем на мозги.

При этих знакомых словах по спине Кириана пробежал странный холодок. Он не мог сосчитать сколько раз Юлиан повторял их на классическом греческом.

Как же Хантер скучал по своему другу и наставнику все эти века. Юлиан был единственным человеком, к которому он когда-либо прислушивался. Одним из тех немногих, кого он действительно уважал.

Кириан потер руку.

— Я знаю, но самое забавное, это то, что я постоянно слышу твой голос, призывающий меня к терпению.

Он понизил голос и передразнил грубоватый спартанский акцент Юлиана,

— Черт возьми, Кириан, разве ты не можешь подумать немного, прежде чем что-либо сделать?

Юлиан замолчал.

Кириан знал, какие мысли блуждали в голове друга. Все те же горькие воспоминания, которые и его мучили по ночам, когда он не мог заснуть достаточно долго для того, чтобы вновь погрузиться в прошлое.

Это были видения мира, который прекратил существовать давным—давно. Образы людей и семьи, которые превратились лишь в смутные воспоминания и утраченные чувства.

Их мир был особенным. Его примитивная красота согревала их сердца. Даже теперь, Кириан чувствовал запах масла, горевшего в лампах, когда-то освещавших его дом. Ощущал прохладный ароматный средиземноморский бриз, овевающий его виллу.

И словно, в противовес мыслям Кириана, Юлиан раскрыл небольшую современную аптечку, чтобы достать пакет со льдом.

Обнаружив его, он нажал на крышку, чтобы появился охлаждающий гель, а затем приложил пакет к плечу Кириана.

Кириан зашипел, когда лед коснулся его пульсирующей от боли кожи.

— Мне жаль, что так вышло с молнией, — произнес Юлиан. — Если бы мне было известно…

— Это не твоя вина. Ты же не мог знать, что я продал свою душу. Я обычно не начинаю разговоры подобным образом — привет, я Кириан. У меня нет души. Я кто ты?

— Не смешно.

— Конечно, смешно, просто ты никогда не понимал моего чувства юмора.

— Это все потому, что ты обычно давал ему волю, только когда мы были на волосок от гибели.

Кириан пожал плечами и тут же пожалел об этом, когда боль рассекла его руку.

— Ну что я могу сказать? Я живу, чтобы дразнить старого доброго Апполиона[15].

Кириан взял пакет со льдом из рук Юлиана и отступил назад.

— Так что с тобой случилось? Мне сказали, что Скипио[16] приказал убить тебя и твою семью.

Юлиан фыркнул.

— Только не говори, что ты поверил в это. Это Приап уничтожил мою семью. Когда я обнаружил их мертвыми, у меня случился один из «кириановых моментов», во время, которого я начал на него охоту.

Кириан удивленно приподнял бровь. Насколько он знал, Юлиан за всю жизнь не совершил ни одного импульсивного поступка. Этот мужчина всегда был спокойным и собранным, независимо от обстоятельств. Это была одна из черт его характера, которую Кириан любил больше всего.

— Ты совершил что-то безрассудное?

— Да, и заплатил за это.

Он скрестил руки на груди и встретил взгляд Кириана.

— Приап наложил на меня проклятие свитка. Я две тысячи лет пробыл секс—рабом, пока моя жена не освободила меня.

Кириан недоверчиво выдохнул. Он слышал о таких проклятиях. Это была адская боль, и его гордый друг наверняка тяжело это переносил. Юлиан никогда не позволял никому управлять своей жизнью. Даже богам.

— И это меня ты называешь сумасшедшим, — произнес Кириан, — По крайней мере я противостоял лишь римлянам. Ты же пошел против пантеона.

Юлиан протянул ему тюбик с мазью от ожогов. Когда он заговорил, его голос звучал глухо и сдержанно.

— Я хотел бы знать, когда я ушел, что случилось с…

Кириан взглянул на него и увидел агонию в глазах друга, в этот момент он понял, чем была вызвана такая боль, что Юлиан даже не мог упомянуть об этом.

Даже сейчас, он сам скорбел о сыне и дочери Юлиана. Голубоглазые и розовощекие, они были настолько прекрасными и полными жизни, что это невозможно было описать. Одни они заставляли сердце Кириана сжиматься от зависти.