Анастасия Вернер - Босоногий друг (СИ) Страница 21

– Мы тебя только из реки еле живую достали, а ты снова в какие-то передряги лезешь! – Ларивина говорила это грозно и обвиняющее, но в интонации проскальзывала искренняя тревога.

Я чуть не расплакалась от этих слов. За меня никто и никогда не волновался. Что бы я ни делала, какие бы абсурдные или опасные поступки не совершала – никто и никогда не волновался за меня. Захотелось кинуться на шею и расцеловать старую женщину. Она проявляет ко мне столько заботы, сколько родители за все семнадцать лет не проявляли.

Я медленно подошла к Ларивине и присела с ней рядом на шкуру.

– Простите меня… я не думала, что столкнусь с волком…

– С волком? – Женщина удивленно оглядела меня с ног до головы. – С каким еще волком?

– С настоящим. Страшным, злым и с клыками!

– Ты что, убежать от него решила?

– Почему решила? Я убежала.

Ларивина укоризненно покачала головой.

– Не знаю уж, откуда ты, но с лесными законами явно не знакома. – И тут она вдруг так резко и громко гаркнула на меня, что я чуть не шарахнулась в сторону: – Нельзя убегать от волков! – И уже более спокойно добавила: – Они – хищники. Если ты от них бежишь, значит, по определению становишься жертвой.

– А если бы он меня съел?! – возмутилась я.

Кажется, Ларивина хотела сказать: «да на кой ты ему сдалась?!», но, видимо передумала, и сказала лишь:

– Показывать свой страх еще опаснее, чем оставаться на месте. Тем более, в лесу полно деревьев, ты что, не могла на одно из них залезть?

– А если бы он меня достал?

– Волки не умеют лазать по деревьям.

Я тупо уставилась в пол. Ну да, можно было самой догадаться.

– Вы правы. В лесу я бывала нечасто, а уж про волков вообще не думала никогда.

– В лесу не только волки водятся, – как маленькому четырехлетнему ребенку принялась объяснять Ларивина, – там много хищников. И многие из них намного опаснее волков. Если хочешь знать, то волки вообще редко нападают на людей…в основном, когда голодные. Куда опаснее напороться на медведя, зима скоро, они перед спячкой желудки набивают. А волка легко отвлечь – просто кинь кусок сырого мяса в другую сторону, и он за ним побежит. А ты от него.

– Спасибо, – выдавила я, почему-то представляя себя, хватающуюся за тонкий ствол дерева, в окружении волков и медведей. Какая же глупая выйдет смерть – меня просто сожрут!

– Ладно, давай приводить тебя в божеский вид, – печально вздохнула Ларивина, оглядывая меня то ли осуждающим, то ли обреченным взглядом. – Снимай одежду, забирайся под одеяло. К завтрашнему дню она будет постирана и зашита.

– Вы хотите постирать мою одежду? – Я недоуменно уставилась на женщину.

– Да.

– Сами?

– Конечно, сама.

– Нет уж. – Я обхватила себя руками, словно боялась, что одежду могут содрать силой. – Вы и так для меня слишком много сделали. Я сама постираю, только покажите где. И… как.

Ларивина в ответ лишь снисходительно усмехнулась.

– Не глупи. Я постираю.

– Нет! Я могу сама, просто никогда этого не делала… но я очень быстро научусь! Пожалуйста, я и так чувствую себя обязанной по гроб жизни, а тут еще и вещи свои на вас сваливаю. Я сама их порвала и испачкала, значит, сама постираю и зашью!

– Как, говоришь, тебя зовут? – неожиданно спросила Ларивина.

– Даня.

– Даня, послушай, я понимаю, что ты чувствуешь себя обязанной перед нами за спасенную жизнь. Но это не так. Ты ничего нам не должна. Мы сделали это не из желания заполучить какую-то выгоду, мы спасли тебя потому, что просто не могли не спасти. И я очень рада, что ты чувствуешь вину и стыд, ведь так определяется человек – не за свои слова, а за свои чувства. Но, право, не стоит.

– Стоит, – упрямо стояла на своем я, – вы не должны этого делать для меня.

– Поверь, если бы я могла, то позволила бы тебе самой и постирать и зашить свою одежду, но я не могу.

– Почему?

– У меня нет для тебя запасных вещей. Неужели хочешь стирать свою одежду голой?

– Э-э-э… – смутилась я. Нет, такого мне конечно не хотелось. – Вам точно не трудно будет?

– Само собой – нет.

– Если хотите, я могу помочь! Не постирать, так приготовить что-нибудь.

– Голой? – с улыбкой спросила Ларивина.

Я тяжело вздохнула. Мне ничего не оставалось, как согласиться, чтобы за мной снова поухаживали.

Это было неправильно. Внутри всё смешалось – и гнев, и стыд, и смущение, и, возможно, еще что-то. Было такое чувство, словно я села этому племени на шею, ножки свесила, и теперь помыкаю этими добрыми людьми, как хочу. Стало скверно из-за того, что они проявляют ко мне больше заботы, чем я того заслуживаю. И вообще, знали бы они, что сделала та, кого они спасли… может, и хорошо, что не знают.

Я стянула свитер, лосины и сапоги. Последние Ларивина обещала отнести к костру, потому как при детальном рассмотрении выяснилось, что воды в них хватит, чтобы напоить все племя.

Когда вся одежда была отдана в надежные руки Ларивины, я быстренько забралась под одеяло, чувствуя, как кожа покрывается мелкими мурашками. Еще и одеяло такое холодное, не прогревшееся. Меня пробила мелкая дрожь.

– Спи, завтра будет трудный день.

– Чем трудный? – удивилась я.

– Завтра отправляемся в путь.

– Как в путь?! В какой путь? Завтра?

Ларивина снисходительно улыбнулась.

– А ты думала, мы всю жизнь тут проведем?

– Нет, просто… – Я огорошено посмотрела в потолок. – Это неожиданно. Быстро очень.

– Если не готова продолжать с нами путь, никто тебя силком тащить не станет.

– Я знаю… но мне подумать надо, – виновато ответила я и отвернулась к стенке шатра. Не хотелось, чтобы последовали вопросы, на которые у меня – совершенно точно – не было ответов.

Спустя несколько мгновений женщина вышла на улицу.

Повисла тишина, нарушаемая лишь унылыми завываниями ветра. И то, всё это было снаружи, а тут, в шатре, казалось каким-то далеким, ненастоящим.

Раньше мне казалось, что в жизни много сложностей. Сложно встать рано утром, когда хочется поспать подольше. Сложно приняться за какое-то важное дело, когда душа просит веселья. Сложно объяснить своей маме, почему ты не любишь носить платья… да мало ли этих «сложно»?! Но на самом деле всё это легко.

По-настоящему сложно сделать только одно – выбор. Решиться на что-то. Взять на себя ответственность. Вот это действительно сложно.

Я тихо выдохнула, наблюдая, как в синеватом свете теплый пар растворяется в воздухе. С каждым днем на улице становилось все холоднее и холоднее. Я еще сильнее закуталась в одеяло и свернулась калачиком.

Жалко, что у меня под боком не было старенького дедушки, который мог наставить на путь истинный и посоветовать, что делать. У меня была только я и моя дырявая голова. Что делать дальше, мы с ней не имели ни малейшего понятия.