Янтарь - Елена Синякова Страница 21

И как же хорошо, что он не мог этого сделать!

Как же я боялась увидеть в его всегда теплых и проникновенных глазах презрение и ненависть…лучше уйти сразу, пока все не зашло слишком далеко, чтобы он смог жить дальше в кругу своей семьи, а я очень далеко от него, вспоминая его глаза, аромат и тепло, которые будут моей поддержкой даже просто оставаясь в мыслях.

Главное, что он будет жив.

Возможно, и я буду…

Оттолкнувшись бедром от стола, Янтарь прошагал до меня медленно и осторожно, словно боялся, что сейчас я закричу и убегу от него, так же медленно и подчеркнуто аккуратно прикоснулся к моему лицу. положив большие горячие ладони на мои щеки, едва касаясь кожи и держа так, словно я была очень ценной и хрупкой, отчего слезы навернулись на глаза неожиданно и совершенно непрошено.

Я так давно не чувствовала себя такой защищенной и хрупкой, что невыносимо успела соскучиться по этому ощущению, делая шаг вперед, чтобы прижаться к его большому сильному телу, словно он был мой дом, мое спасение и моя вера в лучшее будущее, которого у меня не должно быть.

Даже если Янтарь и удивился, то не подал вида, обнимая осторожно и мягко, поглаживая своими горячими большими ладонями по моей напряженной дрожащей от всхлипываний спине.

Он молчал, словно пытаясь впитать в себя каждую мою эмоцию, чтобы понять хоть что-то, но в конце-концов не выдержал и выдохнул в мою макушку:

— Что случилось с твоим отцом, детка?…Расскажи мне всё. От кого ты бежишь?

Почему гонишь меня, когда все твои чувства кричат о том, чтобы я остался и был рядом?

Во мне не было сил даже чтобы тяжело и протяжно выдохнуть, потому что я боялась что от любого моего лишнего движения я просто разрыдаюсь окончательно!

Слишком долго я несла этот груз в себе.

Слишком тяжелым он был, чтобы я могла расправить свои плечи под напором бед и горестей.

Но и рассказать ему не могла…даже если хотела этого больше всего на свете.

Чего боялась?

Его ненависти и разочарования.

Увидеть, как эти глаза теряют свое тепло и наполняются презрением, глядя на меня уничтожающе и яростно.

Я хотела его запомнить именно таким — теплым, верным своему слову, с блеском в глазах, в которых я была словно колючий лучик, не пугающим своим нравом, а лишь забавляющим его.

— Ягодка?

Для всех было бы лучше, чтобы он забыл эти вопросы и меня, и просто продолжал жить своей жизнью, но даже зная его всего пару дней, я уже сейчас могла понять, что так просто он не отступит, и мне придется попотеть и пораскинуть мозгами, чтобы он захотел уйти. Сам.

-..тебе нет необходимости знать это, — глухо пробормотала я, наслаждаясь всей душой и телом этим моментом наших неожиданных объятий, в которых было столько тепла и поддержки, что хотелось остановить время и позабыть о прошлом.

Если бы только это можно было сделать…

— Рано или поздно я все равно узнаю, крошка. Но хочу узнать это от тебя.

Я тяжело сглотнула, понимая, что от кого бы он не узнал, а в любом случае это изменит его отношение ко мне кардинально.

Он отвернется от меня, как только поймет и узнает.

Может, по этой причине нужно было все рассказать и проводить его глазами, полными грусти и боли, потому что едва ли после этого он захочет даже проходить рядом со мной…возможно даже захочет убить.

— Его ведь убили не Кадьяки.

Я вздрогнула, на секунду задерживая дыхание, оттого что Янтарь не спросил, а сказал так уверенно, словно знал это наверняка.

И пока я терялась и хлопала мокрыми ресницами, наверняка задевая ароматную кожу на его груди, мужчина продолжал гладить меня осторожно по спине, говоря так, словно уже все знал сам и просто делился своими мыслями, даже не прося их подтвердить, отчего кровь стыла в моих жилах.

Ведь он был прав.

— То, что ты чувствуешь к роду Кадьяков не достаточно разрушительно и сильно, если бы твоего папу убили именно они. Ты их боишься, осуждаешь за то, что они сделали, но твоя ненависть не настолько сильна, как твое саморазрушение…ты и грустишь и презираешь себя одновременно. И я никак не понимаю, каким образом это связано с Молчуном или твоим отцом. И связано ли.

Боже, не дай ему распутать этот клубок моих эмоций!

Потому что все, что он сказал сейчас было настолько верным и правильным, что мои руки стали в миг холодными, и нервные кончики пальцев трусливо задрожали.

— В тебе слишком мало медвежьей крови, чтобы ты смогла самостоятельно почувствовать какая именно медведица вынашивает твою родную кровь. Но я не ощущал никого рядом в тот момент, когда ты оказалась у берлоги, значит, ты была одна.

Продолжал непривычно спокойно, серьезно и тихо Янтарь, не отпуская меня от себя, но обнимая так бережно, что совершенно не хотелось снова отбиваться и снова убегать от него. И от себя.

— …мой папа не был чистокровным, — наконец прошептала я, блаженно прижимаясь холодной от молчаливой паники и мокрой от слез щекой к его горячей груди и слыша, как стучит его храброе, доброе сердце. Так ровно, сильно. Словно даже этим он успокаивал меня и убаюкивал, — Не знаю, сколько процентов медвежьей крови было в нем, думаю, что ненамного больше, чем во мне. Хотя папа не боялся холода и был гораздо сильнее мужчин в нашем поселке. Мне сложно сказать, видя тебя… но когда-то он сказал, что его силы будет недостаточно, чтобы укротить медведицу даже в облике медведя.

Я чуть пожала плечами, делая это не потому, что мне было все равно, а от трещавших нервов, когда мне одинаково сильно хотелось рассказать Янтарю всю, не утаивая ни одного дня моей бесполезной жизни, и боясь сказать лишнего, чтобы он не связал все ниточки воедино, открывая правду, которая разрушит всё.

— Он нашел свою пару случайно. Медведица была ранена, возможно, попала в капкан и повредила себе лапу, но смогла выжить…не думаю, что в нашем лесу недалеко от поселка могло быть две медведицы, которые бы хромали.

Я скорее почувствовала, чем услышала, что Янтарь улыбнулся, и его ладонь опустилась на мой затылок, приглаживая непослушные рыжие пряди, словно я была маленьким несмышленым ребенком в его руках, которого он не мог отпустить от себя, не угостив вкусной конфеткой, которую припрятал.

— Ты поэтому знала, кого отслеживать, — выдохнул он в мои волосы,