Сумка, посох и удача! (СИ) - Эрли Моури Страница 22

В этот момент меня чрезвычайно сильно замутило, и я едва не фонтанировал фоленским с фаршированной щукой на демоненка. Он, вероятно, угадал мои намерения и проворно отскочил к окну.

— Ладно, мне пора, — сообщил Варшпагран, вскакивая на подоконник. — До лучших времен. И не забудь, что я сказал! — кое-как он открыл створку окна и полетел вниз, словно разжиревшая летучая мышь.

— Да пошел ты нахер, мудило рогатое! — крикнул я в след, когда улегся рвотный позыв. — Не надо меня пугать! Лапки коротки, чтобы против Блатомира!

Чуть отдышавшись, я снова лег на кровать и попытался уснуть. На этот раз сон безропотно и быстро принял меня. Однако снилась такая гадость. То герцогиня Клуфра Паноль, соблазняющая меня редкозубой улыбкой и превращающаяся в Варшпаграна. То какая-то мрачная лавка, подернутая паутиной, где грудами лежали Сапожки Пелесоны по три тысячи двести рублей штука. И полуобнаженная продавщица, похожая на Памелу Андерсон, все уговаривала, цепляясь за мою руку: «Вам сапожки черный низ белый верх или белый верх черный низ?», пока я не сказал грозно, оттолкнув ее к полкам: «Нэт! Мне кроссовки «Адидас»!».

Глава 8

К утру, когда меня особо сильно мучили головная боль, сухость во рту и переполненный мочевой пузырь, привиделась Элсирика, крадущаяся к моей кровати с большим ржавым ножиком и хитренькой улыбочкой на лице. Кралась она довольно долго, потому что я несколько раз просыпался, снова засыпал, скрипя зубами от мучений и поругиваясь, а она все ползла и ползла на четвереньках к моей кровати, постукивая ручкой ножа об пол. Видимо, обиженная госпожа собиралась перерезать мне горло и забрать пергамент Мертаруса. Я застонал, и отчего-то мне подумалось, что это происходит не во сне, а наяву. Причиной была тень, потянувшаяся от подоконника ко мне — я увидел ее даже через закрытые веки. На какую-то секунду меня охватил страх. За одно мгновение я вспомнил о посохе, стоявшем между изголовьем кровати и окном. Стоявшем так удобно, что было достаточно протянуть полусогнутую руку, и волшебное орудие можно пустить в ход. Этой маленькой хитрости меня научил Глеб Удалов — магистр боевых приемов нашего университета. Он часто повторял, что маг должен быть готов к встрече с врагом даже во сне. Я бы так развил его мысль: маг должен быть готов к встрече с врагом и наяву, и во сне, и даже с тяжкого похмелья. Даже если у него ноет затылок, и грудь его ушиблена копытом пидора-лошака и болит член после душевной поеб*ки.

Не открывая глаз, я как бы невзначай потянулся к посоху, прикрытому занавеской. В следующую секунду я почувствовал, как что-то холодное и мокрое покрыло мой лоб. Вскрикнув, я вскочил. Посох уже находился в моих руках. Ловко перехватив его, ударил сверху вниз, обрушивая древко на чью-то голову. Человечек, издав жалобный стон, осел на пол. Было ясно, что это не Элсирика с большим зазубренным ножиком, а кто-то низенький, с широкой залысиной, на которой вздувалась шишка. Я протер глаза и узнал Дереванша.

— Что вы здесь делаете, господин архивариус?! — моему изумлению не было предела.

— А чего вы меня бьете по голове?! Все время по голове! По голове! — запричитал он, пытаясь встать. — Ну сколько можно! О-о-о!

Надо заметить, Дереваншу крупно повезло. Я случайно перепутал концы посоха. Если бы удар был нанесен верхней частью, утяжеленной бронзовым набалдашником, то вряд ли маленький человечек высказывал мне претензии.

— Извините, — сказал я. — Элсирика мне приснилась. Думал, что это она крадется.

— Так вы хотели ударить госпожу Элсирику?! — теперь настала его очередь изумляться.

— Да, я хотел защитить свою жизнь, господин Дереванш. У меня не было выбора: ваша Элсирика кралась ко мне с огромным ножом, наверняка не для того, чтобы почистить картошку на завтрак.

— Но где она? — кенесиец огляделся.

— Кто? — я тоже огляделся, и тут же догадался, что он имеет в виду госпожу Рябинину. — Она кралась в моем кошмарном сне. Понятно? В моем сне она хотела убить меня и завладеть Клочком Мертаруса. А вы что здесь делаете, милейший Дереванш? — я с подозрением воззрился на него. — Чего вы лезли ко мне, пока я спал.

— Я хотел вам на лоб компресс положить, — в доказательство он приподнял мокрый платок. — Вижу, вы вчера перебрали, и у вас голова болит. В общем, хотел помочь холодным компрессом, а вы меня палкой.

— Компресс… Зачем вы вообще пришли сюда, Дереванш? За своим дражайшим огрызком пергамента? И как меня нашли, ведь я адресок вам не оставлял?

— Нашел вас очень легко. Не думайте — никакой слежки с моей стороны не было. И быть не могло, — архивариус с тихим стоном опустился на стул и приложил мокрый платок к распухавшей шишке. — Ну, по голове-то зачем? — снова заныл он.

— Я не виноват, что ваша лысая башка все время возникает в ненужном месте. Рассказывайте, как здесь очутились.

— У короля отпросился. Убедил его рассчитать меня со службы, — выпалил он, глядя на меня бледными и честными глазками. — Понимаете, господин Блатомир, я не мог поступить иначе. Клочок Мертаруса у вас, а я не мог с этим смириться. Не хочу прожить оставшуюся жизнь в страхах и раскаянье. Ведь я больше не охраняю его, и мало ли что теперь может быть! Весь вечер был в сомнениях, ходил-ходил по библиотеке, а потом понял, что не жить мне так. Понял, что должен последовать за Клочком. С вами или с Элсирикой, с кем угодно, только мой долг до последней минуты находиться возле дражайшего во всем мире пергамента. Я пошел и обо всем искренне рассказал королю. Он — да хранят его боги! — внял моей просьбе и меня отпустил. Даже выдал расчет в семьдесят с половиной гавров. В общем, теперь во дворце другой архивариус, а я намерен присоединиться к вам в поисках Сапожка, — он умоляюще посмотрел на меня и тут же предупредил: — Если не позволите, все равно буду ходить за вами. Не отстану, куда бы вы не направились.

— Вот же чертов Дереванш! — я задумался. Хотя думалось с трудом: даже от небольшого интеллектуального усилия голова грозила разлететься на куски.

Словно угадав причину моих затруднений, архивариус подскочил ко мне и водрузил влажный платок на мой лоб.

— Вы хорошенько подумайте, господин Блатомир, — попросил он, метнулся к стоявшему на столе кувшину