Кристин Фихан - Тёмная легенда [любительский перевод] Страница 23

— Все в порядке, лапочка. Я не позволю ему дотронуться до тебя. Я знаю все, все-все, все те ужасные вещи, которые он проделывал с тобой. Полиция заберет его и запрет так крепко, что он никогда не сможет вернуться назад, — она еще раз воспользовалась своим голосом, чистыми нотками правды и честности, чтобы девочка не уходила слишком глубоко в себя, когда ее отец войдет в палату.

Франческа медленно вернулась в себя. И как всегда, когда она, исцеляя, покидала тело, Франческа чувствовала себя уставшей вплоть до изнеможения. Она поднялась со спокойной, неторопливой грацией, распахнула дверь и поманила Брайса внутрь.

— Это ее отец. Это он совершал все эти ужасные деяния против ребенка. Вызови полицию и убедись, что они незамедлительно прибудут сюда, чтобы арестовать его. Спроси Аргасси, воспользуйся моим именем. Скажи ему, я просила сообщить, что это чрезвычайная ситуация.

Брайс взглянул на Скайлер, все еще лежащую в позе зародыша, ее глаза были пустыми и мутными.

— Если она не сможет рассказать им, Франческа… — он замолчал, поскольку черный пристальный взгляд Франчески начал тлеть. Временами сострадательная целительница выглядела устрашающе.

— Она не будет давать показания, — сделав это утверждение, Франческа отвернулась от него.

Брайс не успел дотронуться до двери, как та неожиданно распахнулась, отбрасывая его назад, от чего он упал на кровать. Огромный грубый медведь в облике человека, пошатываясь, вошел в палату и, моргая, уставился на них полными ненависти глазами. Его огромные руки то сжимались в кулаки, то разжимались. Он едва взглянул на Брайса, очевидно считая его не более чем помехой. Его пристальный взгляд остановился на Франческе, чья рука лежала на Скайлер.

— Что это такое? — взревел он. — Как ты осмелилась войти в палату моей дочери, когда я сказал, что никому не позволено находиться здесь. Кто ты такая?

Франческа понизила свой голос, пока он не стал мягким и чистым, как легкий ветерок.

— Я детский адвокат. Она ужасно больна, мистер Томпсон, и я хотела бы, чтобы вы покинули эту комнату, пока не расстроили ее еще сильнее.

В ее голосе прозвучало такое принуждение, что мужчина почти повернулся, чтобы уйти, и поднес одну руку к двери, чтобы толкнуть ее. Потом он развернулся, тряся головой, хитрая дикая ненависть собралась в его глазах.

— Ты, маленькая сучка, ты не можешь говорить мне, что делать со своей собственной дочерью, — он сознательно направился через комнату прямо к ней. Скайлер была жизненно необходима ему, в данный момент она была его единственным способом достать наркотики.

Он преуспел в запугивании остальных, признала Франческа. Он усовершенствовал свою технику годами практики на Скайлер и ее матери. Он был грубым животным, человеком со специфической потребностью причинять боль и вызывать страх у других. Она легко его «читала», узнавая какую радость ему приносит причинение боли другим — мужчинам, женщинам, детям, без разницы. Ему было необходимо делать это. Франческа видела Брайса, старавшегося стать невидимым, съежившегося в углу, старающегося добраться до двери. Если это у него получится, он сможет вызвать охрану и незамедлительно привести помощь.

Франческа контролировала биение своего сердца, зная, что Скайлер все еще цепляется за нее, все еще ждет, чтобы увидеть, верна ли она своему слову. Франческа послала ей волну уверенности, спокойствия, которого сама в действительности не ощущала. Этот мужчина по ее команде должен был выйти за дверь. Он был человеком, и скрытого принуждения в ее голосе должно было быть достаточно, чтобы контролировать его, но это не сработало. Она могла бы справиться с ситуацией, используя другие силы и навыки, но это было рискованно, учитывая присутствие в палате Брайса и легендарного вампира где-то в городе. Люциан бы почувствовал всплеск силы, узнал бы, что прикосновение было женским. Что в свою очередь могло бы навлечь значительные проблемы на больницу, на ее друзей точно так же, как и на нее саму.

Мужчина стоял так близко, что она могла разглядеть волосы на его груди через грязную ткань рубашки. От него пахло дешевым виски и хлебной водкой. Остатки наркотиков просачивались из его пор. Она встретила пристальный взгляд со спокойным принятием его ярости. Если он ударит, ее друзья проследят, чтобы его заперли на долгое время. А он собирался ударить. Воздух был наполнен напряжением.

— Ты, сучка. Тебе необходим настоящий мужик, чтобы показать тебе, где твое место. Твой жеманно улыбающийся маленький доктор, вероятно, бежит к тебе всякий раз, когда ты поманишь его пальцем, — он сознательно бесстыдно потер свою промежность. — Ты хорошо пахнешь, леди, и я бьюсь об заклад, что твоя кожа такая же мягкая на ощупь, как и на вид, — он тяжело дышал, уже твердый и облизывающий в предвкушении свои губы. Его рука потянулась, чтобы дотронуться до ее лица, почувствовать была ли ее кожа такой же нежной, какой она выглядела.

— Не смей! — раздался резкий окрик. Франческа не шевельнулась. Ее глаза ярко вспыхнули, глядя на него с презрением. Он был неспособен вести себя сексуально. Она слишком много знала о нем.

Он вульгарно выплюнул серию ругательств, в то же самое время покачивая кулаком перед ее лицом. Франческа стояла совершенно неподвижно, спокойно ожидая удара. Брайс во всю силу своих легких звал охрану. Всего один удар сердца, крошечное мгновение времени, но за это время воздух в палате сгустился до черного злорадства. Дверь распахнулась внутрь в тот самый момент, когда кулак Томпсона встретился с кожей.

Габриэль улыбался даже тогда, когда сминал кулак Томпсона в своей руке. Он перехватил его до того, как этот зверь смог ударить Франческу. Двигаясь со сверхъестественной скоростью, он встал между Франческой и Томпсоном, поймав удар прежде, чем тот смог соприкоснуться с лицом его Спутницы жизни. Только черные глаза Габриэля казались живыми на его неподвижном лице. Глубоко в их бездне горело яркое пламя. Оно выдавало его истинную природу, а именно хищника, коим он был.

К удивлению Брайса отец Скайлер, кажется, сжался перед Габриэлем. Увидев ужас, проступивший на лице мужчины, Брайс даже перестал звать охрану. Он сам испытал страх, резкий всплеск адреналина, который отказывался снижаться. Габриэль выглядел как ангел-мститель, как опытный, непобедимый и беспощадный воин. Он уставился прямо в глаза Томпсона:

— Вы ведь не хотели ударить Франческу, не так ли? — голос был необычайно мягким, почти нежным. Но будучи приятным слуху, он, тем не менее, был пугающим, поскольку не содержал в себе никаких эмоций.

Томпсон покачал головой как ребенок. На его лице отразилась испытываемая им боль, и Брайс смог увидеть, что Габриэль продолжает удерживать его кулак. Костяшки Габриэля не побелели, казалось, он совсем не прилагает усилий, тем не менее, лицо Томпсона начало сереть, и он издал низкий стон, который быстро перешел в рыдания. Габриэль склонил свою темноволосую голову к мужчине и что-то прошептал ему. Что именно — Брайс не расслышал, но Томпсон прекратил рыдать, продолжая лишь постанывать и скулить. Его глаза, наполненные страхом, откровенным ужасом, продолжали смотреть на лицо Габриэля.