Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена Страница 23

— С нами пойдёте, — гаркнул один, выходя вперёд. Говор его оказался чистым: знать, часто на чужом наречии обращаться к кому приходилось. — Шевелитесь!

Первой подтолкнули в спину Лияну, распознав в ней старшую, а уж остальные за ней поплелись, озираясь пока и помалкивая. Лучше не злить попусту.

— Что будет теперь? — шепнула Дарина. — Лучше бы дома сидели…

И захныкала тихо, поглядывая с опаской на косляков пеших, поднимая голову на всадников, что со всех сторон теперь охраняли.

— Тут путей у нас немного, — вздохнула Лияна. — Коль не вызволят свои, продать могут. Или себе оставить рабынями. Всё одно хуже не придумаешь.

— Отец нас выручит, как узнает, — постаралась как можно увереннее сказать Вышемила, чтобы женщин приободрить. — Обязательно.

Те посмотрели на неё недоверчиво и уставились перед собой, каждая, видно, размышляя, как бы сбежать. О том и надо думать, да понять вначале придется, куда их отведут и зачем.

И мало как будто случилось беды, да навстречу отряду косляцкому другие всадники со стороны веси выехали. И хотелось бы верить, что свои, только не так это было. Старшой их коня подогнал и первым приблизился к пленницам, которых сводили с разных сторон в одну гурьбу. Вышемила лишь мельком на него глянула — и омертвела вмиг. Рожу эту вовек не забудешь, коли увидела один раз, да ещё и близко так, когда нависал он над ней, взглядом своим волчьим давя и вбиваясь в неё резко.

Мужик обвёл взором довольным женщин и на ней вдруг остановился. Расплылась по его губам улыбка похабная, он спешился и подошёл, приглядываясь, будто подумал, что и обознался. Но чем ближе становился, тем яснее на его лице отражалось узнавание. Он оттолкнул Даринку в сторону и схватил Вышемилу за подбородок. Пахнуло в нос его запахом кисловатым и душным. Она дёрнулась, но тать удержал.

— Эту я заберу, — бросил, оборачиваясь на вожака косляков.

Тот лишь кивнул безразлично и дальше поехал.

ГЛАВА 6

Светило нынче знатно припекало макушку. Только белый льняной повой защищал от его неласковой нынче длани, которая поутру гладила легонько и мягко, а к полудню отяжелела. Елица убрала концы платка с шеи и завязала под затылком. Лёгкий, почти неощутимый ветер тут же тронул влажную кожу, пробрался под ворот легонько — и в голове словно тиски разжались.

— Справный день выбрали, чтобы ехать, — тихо проворчала челядинка, которую оставшаяся в Остёрске Вея отправила с Елицей.

Она подёргала рубаху на груди, гоняя под ней воздух.

— Выбирать уж не приходится, — хмыкнул Чаян, который держался всё время рядом с повозкой, куда женщин и усадили.

Хотела Елица снова верхом ехать, да братья настояли, чтобы не мучила себя уж. И как ни хотелось воспротивиться — неведомо зачем — а пришлось повиноваться. Уж сёдла ей эти надоели, признаться, до оскомины. Но вот сейчас, спокойно сидя в добротной телеге с широкой удобной лавкой у заднего борта её, она всё ёрзала, считая, что двигаются они больно уж медленно. И до Яруницы ещё неведомо сколько вёрст — состариться можно. Когда пролегает дорога по местам незнакомым, то и тянется она — конца и края ей, кажется, не будет вовсе.

Брашко, что на облучке сидел вместе с другом своим — отроком Радаем, откинул со лба пряди влажные от пота. Ему-то сейчас тоже нелегко приходилось. Лучи Дажьбожьего ока жалили, кажется, даже сквозь листву, что прикрывала тропу широкую ненадёжным, трепещущим от каждого обрывка ветра пологом. Чаян тоже то и дело сдувал с чела влажные вихры, а тут и вовсе не выдержал: пошарил в суме седельной, вынул ремешок кожаный плетёный и волосы повязал, чтобы не мешали.

Одному Ледену, похоже, было всё равно, какая погода сопровождает его в пути. Холод ли сырой, пекло ли душное — а на лице его и в жестах ничего не отражалось. Едет себе впереди и едет, хоть на рубахе вдоль спины и проступила тёмная мокрая полоса. Но ни разу он не вздохнул, не пожалился, когда все вокруг хоть раз да поворчали.

А чем ещё в дороге заниматься: только о погоде говорить да о том, что ждёт впереди, даст ли очередная весь, которым, того и гляди, счёта не будет скоро, хоть какие-то ответы.

И много ещё в Остёрске осталось нерешённого: Чаян велел Зимаве покамест о том, что сын её с того света выкарабкался, весть не отправлять. Пусть помается, мол — заслужила за все свои козни. Хоть и пыталась Елица уговорить его не отвечать ей злом — ведь кто знает, как смерть его мнимая на княгине отразится. Но тот и слушать не стал, серчая и на неё сильно. Как уезжали они, Радан ещё в постели больше лежал, исхудал сильно — вот Вея и осталась за ним присматривать: хоть один близкий человек — из Велеборска.

То и дело от чуть тряского покачивания повозки нападала дрёма. Тогда закрывались глаза сами собой, и Елица наваливалась слегка на плечо челядинки. Плясали, путаясь в ресницах, блики перед глазами, пересыпаясь, дрожа. Вливался спокойно в грудь воздух неповоротливый, сухой, напитанный, словно тина — водой — пряными запахами разнотравья, что стелилось среди деревьев и по лугам. Ненадолго откинувшись на спинку лавки, Елица всё ж вздрагивала снова от звука голоса кого-то из спутников или выкрика птицы в чаще, и снова садилась прямо, солово моргая.

Облегчение наступило лишь вечером, когда скатилось Дажьбожье око за частокол леса, ещё бросая между бронзовыми рябыми стволами сосен, что росли здесь в страшном изобилии, широкие срезни лучей, растеклось по зелёному ковру трав, золотя ещё пуще круглые головки только распустившихся купавок, обращая серебряным кружевом тонкие паутинки, натянутые среди ветвей.

— Эх, не доберёмся сегодня до Яруницы, — вздохнул Чаян после долгого молчания, что редко прерывалось нынче едва не с утра самого.

Боянка губами покривила, конечно, но роптать в очередной раз не стала. Её дело маленькое — княжну сопровождать и помалкивать побольше.

— Тогда и остановимся, может? — Елица оживилась, почувствовав наконец прохладу подступающих сумерек. — Я видела, тут река неподалёку течёт. Можно встать на берегу.

— Я бы умылась, правда, — горячо поддержала её челядинка. — Да и всем не помешает. Ярило нынче шалит уж больно. Измаялись.

Леден обернулся на девицу, а после и на Елицу глянул коротко. После того, как вместе они выручили Радана, княжич как будто отстранился ещё больше, хоть казалось, что приблизиться должен, потеплеть. Да как будто в тот день, когда довелось ему ощутить внутри чужую живу, опустел он ещё сильнее. Порой Елица задумывалась о том и жалела, что не нашла тогда другого пути.

Проехав ещё с полверсты, княжичи, не сговариваясь, но удивительно одновременно, повернули по еле заметной в траве тропке в сторону, туда, где растекался латунью закат меж раскидистых — на полянах — и тонких, вытянутых — в самой гуще леса — сосен. Скоро начал бор редеть, подбираясь ближе к широкой Яруне. Повеяло от воды свежей, дурманящей расплавленную за день голову сыростью. Качался горячий воздух волнами у самого края её, смешиваясь с прохладными потоками. Кружила мошкара над остриями густой осоки. Квакали где-то в болотистой глуши лягушки. Тихо звенела река, словно трогала подвески на ожерельи Матери Земли.

Телега легко проехала среди широко расставленных сосен. Брашко остановил её, как выкатились на поляну, что полукругом раскинулась на дерновом берегу. Парни поспрыгивали наземь и принялись мерина распрягать. Спешились княжичи, встали, озираясь кругом и оставив своих коней спокойно гулять — далёко не убегут: наученные.

— Хорошее место, — Елица выбралась из повозки и встала рядом с ними, да чуть в стороне. — Но до Яруницы доехать было бы лучше.

— Завтра, — бросил Чаян.

Осмотревшись вдоволь, все решили, что лучше места для становища на ночь они не сыскали бы. Тут явно не раз уж останавливались путники или те, кто добирался в такую глушь из ближних весей: на охоте за зверьём или ягодами сладкими.

Справившись с телегой, отроки взялись расседлывать коней княжичей. Да те тоже бездельничать не стали: отправились собирать сушняк да валежник для костра. Да осмотреться в округе тож не помешает.