Табу (СИ) - Буланова Наталья Александровна Страница 25

Саша***

Однажды Тень мне сказал, что обрести и потерять истинную, это как родиться и лишиться сердца – тебе больше не жить. Олеся, уходя от меня, сказала, что теперь у нее нет истинного, но есть она. И вторая версия с истинностью мне нравилась больше.

Я существую, я живу, и я даже лучше, чем раньше. И никому сказать об этом не могу – четвертуют на месте.

Весь мир сверхов думал, что наказывает меня, устанавливая запрет на зверя на пять лет. И ни одна живая душа, даже Настя, моя сестра-близнец, не догадывалась, что я только начал жить. Эти три года для меня – словно попадание в другой мир без запретов и ограничений.Я это ощущаю не потому, что лишился истинности, а потому, что лишился зверя. Не могу сказать вслух, но только в восемнадцать, когда я убил своим всплеском ментальной силы ту, которую любил, и потерял ту, что предназначена мне судьбой, я получил свободу.

Как так? А вы попробуйте с рождения контролировать эмоции, чтобы зверь не расплющил мозги всего клана. “Самый сильно ментальный сверх” – с этим ярлыком я рос каждый день. Отец не слезал с меня с тренировками, нанимал сильнейших лидеров спецотрядов, чтобы обучить меня контролю над собой.

Ответственность буквально душила меня.

Ребята, с которыми я вырос в одной песочнице, страдали от любых вспышек зверя. Весь клан мог распластаться по полу от одного моего эмоционального скачка.

Я почти разучился прислушиваться к себе. Только холодная логика. Только стратегия, когда нужно смотреть вперед даже не на три шага – на десять.

С самого первого шага весь мой день был расписан. Да вся моя жизнь была расписана! Даже истинная уже была под боком.

Да, хорошая. Да, симпатичная. Да, умная. Да, из хорошей семьи.

Но в один день, когда я увидел Лину в красивом платье, я понял, что хочу ее, а не Лесю. Высокая, с формами, Лина смотрелась женщиной по сравнению с угловатым Лисенком. И пусть ее зверь вызывал у всех приступы веселья, мне нравился звук ее смеха над моими шутками. Олеся же не смеялась, когда я шутил – она смотрела мне в рот.

А потом случилась цепочка событий, от которых до сих пор болит совесть не только у меня. Лину похитили и она оказалась на пороге жизни и смерти. Леся уехала в Заполярье, и из-за того, что я был около постели девушки, а не поехал за ней, решила отказаться от нашей истинности. Зверь пришел во мне в такую ярость, что я чуть не вскипятил мозги всем соклановцам. И Лина не выдержала этого всплеска – умерла.

Я всегда буду жить с чувством вины. И я не хочу, чтобы с меня снимали ограничитель зверя. На самом деле не верю, что он смог бы меня удержать, если бы я захотел вернуть животную половину. Мне просто этого не надо.

Наконец-то от меня перестали требовать постоянного контроля. Мой день не был расписан по минутам. Я занимался не только тренировками самоконтроля, а самыми банальными делами.

Меня закрепили за кланом Бродячих, и здесь я обрел вторую жизнь. И я научился классно делать ремонт своими руками. Мне это приносило кайф. Из разрухи я создавал красоту и ничего не разрушал.

Скала говорил, что работая руками, ты словно наводишь порядок в своей голове. И я с удовольствием разбирал многолетний бардак в своем мозгу. Поэтому, когда наемник попросил присмотреть за садом, пока он завоевывает истинную, я с удовольствием согласился. Это был интересный вызов. Смогу ли я сделать это не хуже огромного медведя?

Скала спросил, что я хочу взамен, и я знал, что попросить – я хочу встретиться с Олесей. Но не для того, чтобы бередить прошлое себе или ей. Для того, чтобы проговорить еще раз и убедиться, что она не питает ложных надежд, что истинный все-таки одумается.

Я решил, что хочу остаться человеком и запереть зверя внутри себя навсегда. Мне не нужна истинность. Я хочу слушать сердце, поддаваться эмоциями. И Леон уже работает над тем, как сделать так, чтобы мой гибрид не вылез из меня никогда.

И вот Скала шепнул мне о месте, дне и часе, где можно поймать Лесю для разговора. Жилой дом, вечер, и она.

Легкое платье на вдруг округлившейся в нужных местах фигуре и кеды на ногах. Короткая стрижка и милые черты лица. Она улыбалась, и сразу видно – лисичка. И улыбалась она не мне.

Нина***

Я так ждала пятницу и так была рада видеть психолога, что много болтала даже в зале ожидания в клинике. Говорила С Серенй о том, что мальчишки рады были остаться одни, и как это удивительно, когда дети намного больше рады твоему отсутствию, чем присутствию. Рассуждала, что, возможно, это из-за того, что я постоянно дома. Говорила о клиентах, о погоде, в общем пыталась разговорить Сереню так, чтобы он не зажимался и вел себя на приеме максимально раскованно.

Почему-то прием задерживался уже на полчаса. Нам ничего не говорили. Девушка на ресепшене мило улыбалась, молча принесла целый поднос с горячими и холодными напитками на выбор, закуски в менажницах, а потом, и вовсе, ушла.

Мы недоумевали, но ждали, ведь нам сказали, что обязательно пригласят в кабинет. Сереня нервничал, а потом достал телефон и ушел в него, не замечая времени. А я устала говорить со стеной, попила чай, съела две конфеты и села копить недовольство.

Не так я себе представляла начало нашей работы над сохранением семьи. Когда прошел час, я поняла, что и такого психолога нам не надо.

– Пошли, – я встала и позвала Сереню.

– Куда?

– Домой. Найдем другого психолога. Такой нам точно не нужен.

Муж посмотрел на часы и задумчиво повернул голову набок.

– Может, там тяжелый случай?

– Об этом можно было сообщить через секретаря. А девушка вообще ушла! Какая-то шарашкина контора.

И тут дверь в кабинет психолога едва приоткрылась, словно приглашая внутрь.

Мы с Сереней переглянулись.

– И что это было? Нас так приглашают? – Я заглянула через щелочку – в кабинете кроме женщины, которую мы видели в видео, никого не было. – Можно войти?

– Да, конечно! – позвала женщина. – Здравствуйте! Очень рада вас видеть.

Муж вошел следом за мной, но мы оба не спешили садиться.

Женщина сидела на кресле, рукой показывая на пустовавший диван. На кофейном столике перед ней стоял планшет.

– Присаживайтесь! – озвучила она приглашающий жест.

– Честно говоря, мы не уверены, что нам нужно начинать, – пробормотала я.

Очень странное здесь отношение к клиентам. Если здесь не было никого на приеме, то почему она нас не позвала. Может, плохо было человеку? А что тогда с секретарем?

– Так мы уже начали, Нина. Час назад.

Я удивленно посмотрела на Сереню. Откуда она знает мое имя? Хотя, может, муж заполнял какую-то анкету.

– Меня зовут Ирина, и весь этот час я знакомилась с вашей семьей посредством камеры, – женщина указала на планшет, и мы медленно присели на диван.

Экран был разделен на две части, где снималась приемная с разных ракурсов.

– Я не зря обещаю помочь вам за семь сеансов. Первый из них вы прошли, даже сами того не замечая. Вы открыли для меня намного больше, чем если бы мы с вами говорили.

Я еще раз переглянулась с Сереней. Подход был странный, непривычной, но что-то в этом было. Я тут же принялась вспоминать, что же мы делали с мужем этот час.

Мы вопросительно посмотрели на Ирину.

Женщина не улыбалась, не пыталась завоевать нашу симпатию располагающими фразами. Держалась уверенно, по-деловому. И мы ждали вердикта.

– Итак, за этот час вы общались две минуты, а остальное время были заняты сами собой. Даже общение было односторонним. Сергей ограничивался односложными ответами или просто кивал. И у меня есть один очень важный вопрос к вам, Нина. Вы всегда обращаетесь к своему мужу детским “Сереней”?

Я откинулась на спинку дивана, чувствуя мгновенное отчуждение. Мне не понравился этот вопрос. Более того – он был давящим. А еще – очень глупым.

– У нас есть проблемы поважнее формы наших обращений друг к другу.

– Проблема – это уже симптом. А нам нужно найти настоящую причину. Я обратила внимание на один важный маркер в общении. Вы не могли бы ответить на мой вопрос?