Илона Эндрюс - Пылай для меня (ЛП) Страница 26

Что-то отскочило от моего окна. Я дернулась назад. Слишком маленькое для летучей мыши. Слишком поздно для птиц. Что это за…

Я открыла окно и распахнула его настежь. С улицы в меня полетел маленький фаербол. Я отскочила назад, врезавшись в книжные полки в шести футах позади меня.

Фаербол приземлился на мой ковер, все еще горя. Ааа! Я отбросила его ногой через спальню в ванную, на плитку. Затем кинулась следом, распахнула дверь в душевую кабину и, схватив лейку душа, залила пламя.

Обугленный теннисный мяч.

Ну разве это не мило? Я вытащила из ящика ножницы, наколола на них мяч и промаршировала со своим трофеем к окну. Внизу на улице стоял Адам Пирс.

Я вышвырнула теннисный мяч в окно и тот приземлился на асфальт.

— Да что с тобой, черт побери? Ты пытаешься меня убить?

— Если бы я пытался тебя убить, ты бы это поняла. Спускайся поговорить.

— Сейчас час ночи.

— Два вообще-то, но какая разница. — Он помахал мне. — Спускайся. Я кое-что тебе покажу.

Идти или не идти? Если я пойду, то он решит, что стоит ему сказать «Прыгай!», как я прыгну. Но если я не пойду, а он вдруг решит сдаться, я буду кусать себе локти, если упущу такую возможность. Нужно быстро принять решение. Если мама увидит его в ее нынешнем состоянии, то тут же его пристрелит. Боже, только этого мне сейчас и не хватало. Уфф.

— Вон там за стеной дерево. — Я указала на старый дуб за четырехфутовой каменной стеной. — Жди меня под ним.

Он выставил ногу вперед и отвесил размашистый поклон. — Да, миледи.

Я слезла вниз, схватила ключи на случай, если кто-то решит запереть меня, и направилась прямо к дереву. Я перепрыгнула через стену. Он ждал там, где я сказала ему, рядом с деревом, отгороженный от дома массивным стволом. Его мотоцикл был прислонен к стене. Я подошла и села рядом с ним на мульчу у дерева.

Он ухмыльнулся.

— Почему здесь? Боишься, что твоя мать увидит меня?

— Боюсь, что она тебя пристрелит. В настоящий момент ты у нее в немилости.

— Прямо так, да?

— Прямо так.

Он уставился на мое лицо, подобрал упавшую ветку и поднял ее вверх. Ветка загорелась ярко-оранжевым пламенем.

— Что с тобой случилось? Ты ужасно выглядишь.

— Я боролась с конкурентом, и он был не слишком любезен.

— Я популярен, что тут скажешь.

Пламя исчезло и он сдул пепел с пальцев.

— Да, давай ты все решишь.

Он удивился.

— Ты пришел, чтобы сдаться? — Спросила я.

— Нет.

Я вздохнула.

— Что заставит тебя прозреть?

— Я не знаю. — Он пожал плечами и ухмыльнулся. — Попробуй переспать со мной. Это могло бы убедить меня.

Он что, подкатывал ко мне? Похоже на то.

— Нет, спасибо.

Он откинулся на локоть, так что черные кожаные штаны обтянули ноги, и улыбнулся. Это была его знаменитая «призывная» улыбка, та, которую СМИ любят тиражировать. Улыбка, которую ни одна женщина. вышедшая из детского возраста, не смогла бы проигнорировать. Она обещала дикие, порочные и жаркие вещи. Она, вероятно, почти не давала осечек. Что ж, его ждет сюрприз.

— Если тебе действительно невтерпеж, я могу познакомить тебя со своей бабушкой. Она твоя фанатка.

Адам моргнул.

— Обычно она не спит с симпатичными молодыми парнями, но в твоем случае сделает исключение. Ты мог бы даже научиться у нее паре фокусов.

Он наконец вернул себе способность говорить.

— Твоя бабушка?

Я кивнула.

Он рассмеялся. — Что ж, по крайней мере, она бы умерла счастливой.

— Не льсти себе.

— Это не лесть. Это факт. — Он наклонился ко мне. — Я могу воспламенить твои простыни.

В этом я не сомневалась. — И меня за компанию?

— Поцелуй меня и узнаешь.

Нет, спасибо. — Твоя семья переживает за тебя.

— Ты забавная. Мне нравятся забавы. Я люблю новое и интересное. Я говорил, что у тебя страстный голос, Невада?

То как он произнес мое имя было почти неприличным. Он не мог бы сделать это более приглашающим, даже если бы разделся предо мной.

— Когда ты говоришь, это заставляет меня думать о забавных вещах, которые я могу сделать для тебя. С тобой.

Да это комплимент.

— Твоя кожа словно мед. Интересно, какая ты на вкус.

Горькая и уставшая. — Угу.

Он протянул руку и коснулся пряди моих волос. Я отпрянула назад. — Я не давала тебе права меня трогать.

— А как мне его получить?

Перестать быть испорченным, эгоистичным мальчишкой.

— Только если я влюблюсь в тебя.

Он остановился. — Влюбишься. Ты серьезно?

— Да. — Это заставит его прикусить язык.

— Сейчас что, шестнадцатый век? Может, мне тебе еще сонет написать?

— А это будет хороший сонет?

Он откинулся на траву и провел пальцем по экрану телефона. — Посмотри вот это.

Экран побелел. Бледный фон рассыпался, разбиваясь на отдельные куски и сплетаясь в сложный узор. На экране появилась женщина. Она была зрелой, вероятно за пятьдесят, но было трудно определить ее истинный возраст. Темно-синий деловой костюм облегал тонкую, как тростинка, фигуру. У нее был искусный макияж, а волосы стильно уложены в свободную, но в тоже время официальную прическу. Сердцевидное лицо, большие темные глаза и узкий нос выдавали ее. Я смотрела на Кристину Пирс.

— Я получил сообщение от матери, — сказал Адам. — Отправленное на мой личный адрес из публичного места и закодированное при помощи семейного шифрования.

Он нажал «играть». Кристина Пирс ожила.

— У меня есть самолет, готовый увезти тебя в Бразилию, — сказала он. В ее голосе был намек на джорджийский акцент, но в нем не было никакой мягкости. — В этой стране нет закона об экстрадиции. Это дом. — Изображение Кристины сменилось особняком: белые стены, тропические растения и бесконечный бассейн, темно-синие силуэты на светло-голубом фоне океана. Кристина возникла вновь. — Пока тебя не будет, кто-то другой возьмет вину на себя. Ты сможешь вернуться самое меньшее через год и начать все с чистого листа, получив море публичной поддержки и симпатии из-за ложного обвинения. Год в раю, Адам, с учетом всех твоих пожеланий. Даю тебе слово, что ты ни минуты не проведешь в тюрьме. Подумай об этом.

Я просила у Августина подтверждения. Дом Пирсов повиновался.

— Мать говорит, что любит меня. — Пирс разглядывал ее изображение. — Любовь это контроль. Люди говорят, что любят тебя, когда хотят управлять твоей жизнью. Они загоняют тебя в удобные для них рамки, а когда ты пытаешься сбежать, связывают тебя по рукам и ногам чувством вины. Моя семья осознала это еще много лет назад. Мы женимся и размножаемся ради выгоды больше столетия. Без всякой любви.