Наталья Якобсон - Избранники Тёмных сил Страница 26

Марсель отпихнул в сторону какого-то подростка, протиснулся мимо торговок с корзинами и оказался чуть ли не в первом ряду зрителей. Юноша сморщился от отвращения и страха. Струи маленького фонтана били сегодня как-то особенно сильно, вода выбивалась толчками, как кровь из рассеченной вены, и самым страшным было то, что по мраморным бортикам фонтана, как мазки краски разошлись сгустки крови. Труп уже посерел и источал омерзительный запах. Лица Марсель не разглядел. Оно уперлось в камни мостовой. На неестественно перевернутой шее виднелось несколько шрамов. Царапины. Ровно пять царапин. Марсель зажал рот рукой. Какой-то маляр, стоявший рядом, предусмотрительно отодвинулся в сторону, решив, что его тошнит, но Марселя не тошнило. Он готов был закричать, засыпать вопросами кого-то незримо стоявшего поблизости. Почему царапины на горле мертвеца так похожи на те, которые избороздили поверхность стола в его собственной мастерской?

— Эдвин не мог убить, — тихо, едва слышно прошептал он, сам не зная зачем. Кого он пытался в чем-то убедить? Какой-то прохожий обернулся, будто расслышал все и окинул Марселя внимательным взглядом из-под полей шляпы.

— Он на такое не способен, — Марсель прижал ладонь ко лбу. Ему почудилось, что у него вот-вот начнется жар.

Он развернулся и побрел прочь от фонтана, от зловония мертвечины и тихо передающих друг другу сплетни голосов.

— Пошлите кого-нибудь за коронером, — раздалось у него за спиной, но Марселю уже было все равно. Пусть придет целый полк и сразу несколько констеблей, им все равно не выйти на след того, кто не оставил на земле никаких следов, ибо его стихия — небеса. Людям, испытывающим притяжение земли, никакими сетями не поймать того, кто свободно летает в ночи.

Марсель одернул себя. Он слишком поспешно решил заклеймить убийцу. Его суждение пристрастно. Он просто обиделся на Эдвина за то, что тот не позволил ему написать новый портрет. Если Эдвин, действительно, обладает некой неодолимой мистической силой, это еще не значит, что он станет убивать всех подряд, а потом разбрасывать и трупы, и улики посреди самых оживленных проспектов. Да, царапины на горле того несчастного точь-в-точь такие же, как те, которые оставил на древесине Эдвин всего лишь одним прикосновением, но это еще не значит, что виновен он. Ведь Эдвин не раз намекал, что он не единственное сверхъестественное создание в мире. Возможно, поблизости бродит некто, похожий на него, а, может, ночное убийство это дело маньяка. Эдвин просто не мог никого убить, да, он очень силен, но чист и прекрасен, его мерцающие во мраке руки не могут быть запятнаны кровью.

Марсель брел, не выбирая направления, и твердил про себя, как молитву, то, что Эдвин ни в чем не виновен. Это просто совпадение. Будь Эдвин жесток, для чего бы тогда он стал бы утешать и ободрять какого-то художника. Он ведь ни разу не пытался напасть на Марселя или запугать его. Он никогда не требовал никаких клятв или обетов молчания. Творца и заказчика связала незримая прочная нить, гораздо более ощутимая, чем сильнейшая из клятв. Почему же тогда Марселю кажется, что его уста сомкнул роковой обет, что он не имеет права никому рассказать об Эдвине, что он сам уже стоит на краю пропасти, из которой выбраться уже не сможет, ведь у него же в отличие от Эдвина нет ни крыльев, ни колдовских сил.

Какой-то вельможа, стремительно прошагавший мимо, толкнул Марселя и чуть не сбил с ног. Звякнули о мостовую несколько монет, выпавшие из черного, вышитого какими-то символами кошелька. Точно такие же червонцы, какими обычно расплачивался Эдвин, теперь лежали в пыли.

— Извини, — произнес незнакомец. Голос выдал в нем расстроенного и удрученного своими бедами человека, лицо пряталось в тени под полями шляпы. Он хотел идти дальше, но Марсель окликнул его.

— Ты разве не поднимешь свои золотые?

Глаза, сверкнувшие из-под шляпы, окинули внимательным взглядом его поношенную одежду, пятна краски на манжетах, оцарапанную загрубевшую кожу на руке.

— Можешь поднять сам, если они тебе нужны, — быстро молвил прохожий и чуть ли не помчался прочь.

Лучи восходящего солнца отразились от медного покрытия крыш, скользнули по мостовой и осветили несколько золотых кружочков. Солнце только вставало и было божественным знаком дня, отгоняющим тени ночи, но Марсель содрогнулся. Ему показалось, что только солнечный луч коснулся монет, как золото полыхнуло красным адским пламенем.

Слишком поспешно он отошел от них. Ему не хотелось думать о прохожем, разбрасывающим свои деньги так, будто те были помечены когтем дьявола. Кажется, прохожий сам хотел бы избавиться от своего золота, как от какой-то тяжкой ноши. Упаси бог, подобрать такие монеты и вместе с ними принести к себе в дом проклятие.

Ну вот, я становлюсь суеверен, подумал Марсель, скоро начну шарахаться от собственной тени и начинать каждый день с благодарственной молитвы за то, что призракам ночи не удалось лишить меня жизни до наступления утра.

И все-таки я нарисую тебя, Эдвин, решил он, должен же я оставить для себя хоть что-то на память о тебе.

Эдвин являлся к нему только ночью, но восходящее солнце живо напомнило Марселю о нем. Марсель сам не мог объяснить, почему сравнивает своего покровителя, не с мглой, а с солнцем. Даже среди тьмы, Эдвин был ярок, как лучи рассвета. Какое странное сочетание, светлый дух во мгле. Марсель уже выкинул из головы предостережение и думал о том, как лучше нарисовать Эдвина, стоящим у чердачного окна и с ангельскими крыльями за спиной, или же запечатлеть на холсте то отражение, которое мелькнуло перед ним в зеркале еще до того, как он обернулся и застал в своей мастерской незваного гостя.

В его мыслях проносилось множество образов, и все они были одинаково хороши. Перед Марселем встала бы проблема выбора, если б не одно ослепительное видение, как фрагмент из прошлого. Видел он это или нет? Может, он себе это только вообразил. Марсель прикрыл веки, пробуя восстановить картинку по частям, он видел ту самую брюнетку, которую должен был нарисовать, она сидела в резном похожем на трон кресле, еще более прекрасная, чем на его картине, а ангел стоял перед ней на коленях. Его чуть пораненная рука опиралась на подлокотник, крылья трепетали за спиной, величавые, огромные и трогательно-хрупкие из-за чистоты своего цвета. Его златокудрая голова опустилась на колени к красавице. Ее рука слегка погладила его локоны. Одна алая, как рубин, слеза скатилась по чистой щеке Эдвина и капнула ей на подол.

Какое душещипательное наваждение. Марсель остановился, чтобы побороть вскипевшие внутри чувства, страх, отчаяние, ревность и страстное рвение прямо сейчас схватить в руки кисть, чтобы запечатлеть все увиденное на века.