Наталья Мазуркевич - Право на свободу, право на любовь Страница 27

Только у самой кромки леса он отпустил мою руку, а мне вдруг стало холодно без того тепла, что он мне дарил. Но просить его вернуть, как было, я не стала: так было совсем неверно, и даже очень глупо, а потому сделала вид, что мне все равно.

В лесу было зябко. Пусть солнечные лучи и проникали сквозь кроны, но согреть этот холодный, обособленный от всего мир они не могли. Как не могли прогнать и свежесть. И капельки росы все еще виднелись на редких, пробившихся сквозь еловые иголки, травинках. И запах… Этот запах просто лишал покоя. После столицы, после клубов, после всех тех ароматизаторов, что мы так привыкли использовать, этот первозданный, сильный аромат заставлял забыть обо всем.

— Вам здесь нравится. — Утверждение. В голосе мага не было ни крупицы сомнения.

— Вам тоже, — тихо откликнулась я, глубоко вдыхая. Наверное, этот лес будет моей самой большой потерей и самым лучшим воспоминанием о школе.

Мы заходили все глубже. Тропинка изгибалась, раздваивалась, огибала деревья, собиралась в одну или вовсе обрывалась. Но мы шли, маг знал дорогу, а мне было интересно, куда же мы идем, и очень волнительно от того, что мы шли вместе.

Вспомнился Димитрий. Он тоже любил лес. Частенько приходил сюда с мольбертом, выбирал какой-нибудь укромный, не видимый с тропы уголок и сидел до самого вечера, не отрываясь от своего занятия. Я ходила с ним однажды, гуляла неподалеку, иногда приближалась, чтобы заглянуть через плечо, но он не реагировал. Словно в тот момент его не было в этом мире, словно он провалился в другой и не выберется, пока не закончит рисунок.

— Вы часто сюда приходите? — Зачем он это спрашивает?

— Иногда. Одной сюда сложно попасть, — уклончиво ответила я, останавливаясь. Мой спутник тоже остановился, одной рукой едва касаясь ствола.

— Да, ваш статус, — протянул он, помрачнев.

— Он вам не нравится?

— Очень нравится, — глухо откликнулся мужчина. — А как вам жить в новом для себя мире?

— В новом? О чем вы?

— Я о той девочке, которую видел раньше. О той робкой, милой девочке, что однажды зашла не туда и попала в неприятности. О той, которой чужды были чужие страдания. О той, что просила за друга. Сегодня — вы другая.

— Все люди меняются, — тихо откликнулась я. Почему-то в его словах мне слышалось сожаление и разочарование. Как будто я что-то сделала не так, как будто я плохой человек, как будто во мне умерло все хорошее. — Изменения неизбежны.

— Вы правы, — усмехнулся маг. — Избежать их мало кому удается, как и сохранить себя.

— На что вы намекаете? — не сдержала я вопроса.

— Я? Намекаю? Вы ошибаетесь.

— Но к чему это все?

— Хотел увидеть своими глазами.

— Увидеть что?!

— Кого.

— И кого же?

— Новую вас. Вам же нравится все, что происходит вокруг. Приятно же быть первой, быть среди лучших. Сознайтесь. Приятно ведь?

— Да. — Я не понимала, чего он хочет от меня.

— Приятно чувствовать свою власть над другими? Знать, что первому вашему слову может сломаться чужая жизнь? Знать, насколько вы ценны…

— Достаточно, — резко одернула я. — У вас нет оснований, чтобы говорить мне такие вещи. Вы…

— Я прав, — тихо сказал мужчина.

— Нет, вы не правы. Все не так, — мне было горько от его слов, хотелось защититься, оправдаться. — Школа — это другое. Там нельзя быть собой. Просто нельзя. Вы не понимаете! Даже вас, даже с вами что-нибудь случиться, если я… все, что вы скажете. Я не хочу никого терять. Просто не хочу.

Я сорвалась. Я еще сама этого не понимала, но остановиться слезы, взять себя в руки, заставить прекратить. Все это уже было выше моих сил. Я почти упала на землю — съехала по дереву. Так горько мне не было даже в школе, когда Тордак пострадал из-за своих слов мне, даже когда я видела, что с ним сделала в первый день, даже когда…

Меня подняли и аккуратно обняли, не давая упасть. Молча гладили по голове, пока я плакала. Тихие слова едва долетали до меня, но от них горечь в душе только усиливалась:

— Плачь, девочка, плачь. Так правильно, так нужно. Тебе нужно поплакать. Ты ничего не изменишь, а потому просто плачь.

Сколько это продолжалось, я не знаю. Просто в один момент слезы иссякли и осталась пустота. Но это была светлая пустота. Я даже улыбнулась: наконец все, что не могло проявиться, нашло свой выход, — и я была благодарна. Благодарна этому странному человеку, который лучше меня знал, чего мне так не хватает здесь. Но…

— Простите, я не должна была так поступать. — Понурилась я. С контролем возвращалась и способность оценивать свои поступки, а плакать в присутствии посторонних — даже не команды — это явное нарушение этикета, да и проявление слабости. И мне становилось стыдно.

Он бережно коснулся моего лица, приподнял за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза, и серьезно сказал:

— Это не слабость, девочка, это сила. Сила быть собой, сила признавать свои желания и свои недостатки, сила, которую многие утрачивают. У тебя она есть, и постарайся ее сохранить.

Я промолчала: мою недавнюю истерику вряд ли можно было назвать проявлением силы — скорее признанием беспомощности, но я была благодарна, что он не стал меня винить. Очень благодарна.

— Вернемся? — предложил он, отступая на шаг. Я кивнула, отводя глаза.

Да, необходимо вернуться. Пройти в ванную и умыться холодной водой, чтобы больше ничего не напоминало о недавней слабости. Можно даже сунуть голову под струю ледяной воды. Все, чтобы прийти в себя, вспомнить, кто ты есть и какова твоя роль.

До здания школы я избегала смотреть на своего спутника: несмотря на его слова, боялась увидеть осуждение. Ведь одно дело слова, сказанные тебе в лицо, и совсем другое мысли. То, что не говорят в силу каких-либо причин. То, что можно увидеть случайно и… Больно.

Я слишком отстранилась от всего, чтобы заметить этот камень. Хотя, зная себя, порой и камня не нужно, чтобы споткнуться и полететь в жесткие объятия земли, брусчатки или поцеловаться с асфальтом.

— Где болит? — Он не стал задавать глупых вопросов в духе ‘Вы в порядке?’, не стал тратить время. Да и ответ ему не требовался, ведь уже спустя мгновение он, едва-едва касаясь пальцами разбитого колена, аккуратно заживлял ранку.

— Я безнадежна, — тихо призналась.

— Нет. — Вот и все, что он ответил. Не стал вдаваться в рассуждения, как это делали почти все, соблюдая правила такой своеобразной игры. В нее часто играют люди. Сначала говорят о себе плохо, а после ждут, что их начнут переубеждать. — Я отведу вас к целителям.

— К целителям? А вы разве нет?..

— Я не из них, — усмехнулся маг. — У меня другая специализация. А всякую работу должен делать профессионал. Я лишь только облегчил вашу боль.