Ольга Романовская - За гранью грань Страница 28

— Не нужно ее трогать.

Решительно прикрыла грудь рукой. Потом, вспомнив о втором срамном месте, и его тоже. Стыд вернулся.

— Всего лишь массаж, — настаивала служанка. – Я женщина, мужчин нет. Не войдут, даже если захотят, — задорно подмигнула она. Определенно, девушка мне нравилась больше прежней служанки. – Дверь заперта. Извините, не спросила вашего разрешения…

— Да нет, все правильно. Только… — замялась, не зная, как объяснить. – У нас не принято такое.

— Как же вы моетесь, – всплеснула руками служанка, — если ничего трогать нельзя?

— Почему нельзя, можно, — недоуменно нахмурилась я и, поколебавшись, убрала ладони.

Действительно, она нормальная женщина, а не развратная навсейка, о которых читала. Вот Геральт, я его взгляд печенкой чувствую, а горничная иначе смотрела, не как на объект вожделения. Свою показала. Чего я боюсь, право слово? У нас все одинаково. В итоге разрешила продолжить, хотя не понимала, зачем массировать грудь. Очевидно, тоже для мягкости и упругости.

Пальцы горничной осторожно надавили на ложбинку, затем круговыми движениями прошлась ладонями по грудям в одну и другую сторону. Затем выбрала один из холмиков и принялась вбивать в него масло. Добравшись до соска, покатала их между пальцев, пока тот не пропитался запахом апельсина. То же самое служанка проделала со второй грудью.

Абсолютно новые ощущения. И ни приятно, и ни противно. Оказалось, грудь намного чувствительнее спины, особенно соски. Они лучше глаз сообщали обо всех царапинках и мозолях на руках горничной. Когда та массировала грудь, соски периодически упирались в свод ладони, а там – след от пореза. Я его не видела, именно чувствовала.

— У вас трещинка тут. — Палец горничной коснулся правого соска. Глянула – действительно. Вот почему он так реагировал на чужие царапины! Чем же я его так? Наверное, натерла о корсет. – Хотите, мазь сделаю? Или другим можно маслом намазать, заживет.

Палец все еще лежал на соске. Тот скукожился, а грудь покрылась мурашками, хотя в ванной было тепло. Зато внизу живота появились непонятые ощущения, похожие на те, которые рождали трусики из ремешков.

Согласилась на масло и вскоре пожалела.

Горничная достала другую бутылочку и капнула немного на сосок. Тягучая капля скатилась по коже. В нос ударил запах облепихи. Глубоко вздохнула, когда служанка принялась за лечение. Теплые пальцы и прохладное масло – бесконечная чувственная пытка! Хотелось, чтобы вторая рука ласкала грудь, разгоняя мурашки. Боялась: попрошу, поэтому закусила губу. Но, словно угадав мои желания, горничная согрела грудь массажем. Вроде, простые движения, похожие на врачебный осмотр, а как приятно! Даже когда она ущипнула, испытала… Великая Мать, я не должна такого чувствовать! Однако ощущала и жаждала продолжения, чтобы вновь взметнулось внутри пламя, опалив живот и бедра.

Прикрыла глаза и отдалась во власть умелых рук. Они уже не лечили сосок, а ласкали. Нет, с одной стороны, массировали – горничная исправно увлажняла кожу маслом, но с другой – доставляли удовольствие. Казалось, служанка владела каким-то секретом, иначе отчего вдруг кожа обрела небывалую чувствительность.

Живот ныл, соски болезненно реагировали даже на дуновение ветра. Волны жара и мурашек сменяли друг друга. Соски набухли, кожа слегка покраснела от щипков, но я бы согласилась еще на сотню таких. В первый раз в жизни пересекла запретную грань и убедилась, Алексия недаром называла глупышкой. Как же это хорошо! А ведь горничная даже не приступала к настоящим ласкам, исправно выполняла работу, не более.

Покраснев, отвернулась. Не хватало еще, чтобы служанка заметила блеск в глазах.

К счастью, пытка закончилась, служанка занялась животом. С облегчением перевела дух, унимая бешено бившееся сердце.

Соски все еще ныли, пришлось зажать их пальцами. Уфф, помогло!

Успокоившись, легла в ванну. Вытянула ногу и положила на бортик.

Ох, оказывается, самое чувствительное место – ступни. И ноги тоже. Согласилась бы, если бы горничная вечно массировала пальцы, икры, голеностопы. А еще внутреннюю сторону бедра.

Ягодицам и бедрам уделили особое внимание: чтобы раньше времени не стали дряблыми. Наслушавшись ужасов об обвисшей коже после двадцати, согласилась терпеть пощипывания, шлепки и удары. Служанка не жалела, мяла и колотила ребром ладони. Кожа под ее руками горела, масло чуть щипалось, но я думала о результате и терпела. Женщина всегда остается женщиной, вот и мне не хотелось постареть раньше времени. Ланги, вопреки представлением навсеев, не такие закомплексованные, заботились о теле.

Закончив, служанка вымыла руки и занялась волосами.

Попа болела, словно ее отшлепали. Подмывало посмотреть, не покраснела ли, но неприлично.

Я уже не стеснялась горничной, не прикрывалась и блаженствовала в ванне. После массажа тело совсем другое. А еще шампунь так приятно пах травками. Служанка играючи справлялась с моими волосами и не переставала ахать: «Какая вы красивая!» Невольно заулыбалась. Я тоже себе нравилась.

Тяжелые мокрые волосы плащом укутали тело. С ними я походила на нереиду. Теперь, пожалуй, сама бы в себя влюбилась.

Служанка протянула полотенце. Неужели уже пора? С сожалением поднялась, вытерлась и накинула на голое тело легкий халатик. Он едва-едва прикрывал попу, но ни Филиппа, ни Геральта дома нет, я узнавала, а еду принесет горничная. Ничего, сейчас переоденусь, а то стыдоба!

Халатик бледно-зеленый, пошит из шелка. Он приятно холодил кожу, скользил по ней. Когда служанка ушла, устроила маленькое развлечение: приподнимала подол и позволяла ткани медленно спускаться по бедру.

Тело приятно ломило. А еще оно благоухало апельсином. Хочу попробовать этот фрукт!

Значит, я красивая, мне позавидовать можно…

Хихикнув, сползла с постели и подошла к трюмо. Прислушалась и, убедившись, что никто не идет, распахнула халатик и покрутилась перед зеркалом. Никогда не рассматривала собственное тело, а тут интересно стало.

Халатик полетел на пол, и, абсолютно обнаженная, замерла в полоборота.

Действительно красиво. Такие плавные линии, попа, грудь.

Пальцы скользнули по бедру, погладили ягодицы. Так гладко! Кожа превратилась в шелк. И легкий мягкий пушок.

Подушечкой указательного пальца дотронулась до треснувшего соска – не больно совсем, помогло масло.

Во мне боролось воспитание и желание вновь испытать пережитые эмоции. Да нет, глупости, это пристойно, меня же не мужчина трогает!

Руки чуть сжали груди. Как там горничная делала?

— Какой прекрасный вид!

Взвизгнув, одной рукой прикрылась, а второй нашарила на полу халат. Он никак не желал завязываться, поэтому пришлось сгорбиться на корточках, чтобы не показать ничего лишнего. Впрочем, к чести навсея, он не подошел, отвернулся, так и стоял у порога.