Кендари Блэйк - Девушка из кошмаров Страница 28

- Вы видели двери? – громко спрашиваю я. – Врата?

Томас потрясенно смотрит на меня. На дрожащих ногах он ходил вокруг того, что осталось от круга, поднимая разбросанные вещи: бубен, куриную ножку, декоративный атаме.

- О чем ты говоришь? – оба спрашивают они.

Кажется, мои мозги превратились в яичницу, а спина, должно быть, вся в синяках, и похожая на батут для гиппопотама, но я отчетливо помню все, что со мной произошло. Я помню, что сказала Анна, и как она выглядела.

- Я говорю о вратах, - снова продолжаю я. – Достаточно большие, чтобы пройти сквозь них. Я говорю о том, чтобы открыть их и вернуть ее назад.

Я слушал несколько минут, пока они брюзжали слюной и утверждали, что это невозможно. Что-то типа «не для того мы затевали провести этот ритуал». Затем доказывают, что таким образом я собираюсь покончить с собой. Возможно, они правы. Скорее всего, это так. Но это не имеет значения.

- Послушайте меня, - осторожно начинаю я, очищая джинсы и опуская атаме в ножны. – Анна не может там больше оставаться.

- Кас, - говорит Кармел, - никуда от этого не денешься. Это сумасшествие.

- Ты видела ее, не так ли? – спрашиваю я, и они обмениваются виноватыми взглядами.

- Кас, ты же рассчитывал на такой исход. Она, - глотает Кармел, - много людей убила.

Когда я поворачиваюсь к ней, Томас на полшага втискивается между нами.

- Но она спасла нас, - возражает он Кармел.

- Я знаю, - отвечает та.

- Они там вдвоем. Чародей тоже. Ублюдок, который убил моего отца. Я не позволю ему вечность кормиться ею.

Я с такой силой сжимаю рукоятку атаме, что хрустят костяшки пальцев.

– Я пройду через врата и засуну ему это так глубоко в глотку, чтобы он подавился.

Когда я произношу последние слова, они оба переводят дыхание. Я смотрю на них, избытых и потрепанных, как пара старых ботинок. Но они смелые; надо отдать должное, они были намного храбрее, чем я от них ожидал.

- Если мне придется в одиночку с этим справляться, то я пойму. Но я все равно вытащу ее оттуда.

Когда я уже на полпути к машине, начинают сыпаться аргументы. Я слышу фразы типа «суицидная миссия» и «обреченные поиски», оба принадлежащие Кармел. Затем я отъезжаю настолько далеко, что перестаю слышать их голоса.

Правду говорят, что чем больше знаешь, тем меньше понимаешь. Мне есть к чему стремиться: больше знать, изучать и делать. И вот сейчас я знаю, что Анна в аду. Нужно обязательно найти способ вытащить ее оттуда. Сидя за столом на кухне, я тыкаю вилкой в грибной омлет, приготовленный матерью, что вызывает такое ощущение, словно меня зарядили в пушку. Еще так много нужно сделать. Так какого хрена я здесь делаю, накалывая сырный яйцевой мешок?

- Тост хочешь?

- Не очень.

- Что с тобой? – мама садится в банном халате, потертом по краям.

Прошлой ночью к ее волосам опять добавилось немного седины, когда я пришел с ушибленным черепом. Она бодрствовала все время, пока я спал, и будила меня каждые полтора часа, что убедиться, что у меня нет сотрясения мозга и я не умер. Прошлой ночью она не задавала вопросы. Кажется, увидев меня живым, она вздохнула с облегчением, и, возможно, часть ее не хотела все знать.

- Бубен нас не подвел, - тихо сообщаю. – Я видел Анну. Она в аду.

Моргая, ее глаза загораются и тухнут.

- В аду? – переспрашивает она. – С огнем и серой? Мелкий красноватый парень с большущими вилами и заостренным хвостом?

- Тебе смешно?

- Конечно же, нет, - отвечает она. – Я просто никогда не думала, что такое вообще возможно, - она больше не знает, что еще сказать.

- Для справки, никакого заостренного хвоста я там не видел. А вот она в аду. Или что-то в этом роде. Думаю, не имеет значения, ад это или нет.

Мама вздыхает.

– Полагаю, слишком много десятилетий подряд совершались убийства, чтобы искупить их. Как по мне, это несправедливо, но… мы ничего не в силах изменить, дорогой.

Искупление. Это слово так сильно вспыхивает в сознании, что из глаз почти сыплются искры.

- Насколько я знаю, - отвечаю я, - это был один сплошной провал.

- Кас.

- И я вытащу ее оттуда.

Мама опускает взгляд на тарелку.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Знаешь же, что не сможешь ей помочь.

- Думаю, смогу. Мы с друзьями уже открыли проход между нашим миром и адом, и я готов побиться об заклад, что мы откроем эту дверь.

Воцаряется затяжная, еле сдерживающая тишина.

– Невозможно, ибо это решение может погубить тебя.

Я пытаюсь напомнить себе, что она моя мать и это ее прямая обязанность напоминать мне, что все мною задуманное невозможно выполнить, поэтому я в какой-то степени просто киваю в ответ. Но она видит меня насквозь, поэтому вспыхивает от раздражения. На одном дыхании она угрожает выкинуть мою задницу из Тандер-Бей, увезти подальше от Томаса и его ведьмаковских штучек. Она даже обещает отобрать у меня атаме и послать его Гидеону.

- Ты не слушаешь? Когда я или Гидеон тебе что-то говорим, ты вообще прислушиваешься? – ее губы сжаты в тонкую линию. – Я ненавижу то, что случилось с Анной. Это несправедливо. Возможно, это самая худшая несправедливость, о которой я когда-либо слышала. Но ты не будешь этого делать, Кас. Определенно.

- Нет, буду, - огрызаюсь я. – И это не только ради нее, а и ради него тоже. Ублюдка, который убил моего отца. Он тоже там. Поэтому я пойду за ним и прикончу его снова. Я буду убивать его тысячу раз, пока все не закончится.

Она начинает плакать, да и я сам близок к этому.

– Ты не видела ее, мам.

Она должна понять меня. Я не могу сидеть за столом и стараться есть яйца, зная, что она в ловушке. Это единственное, что я должен сделать, но понятия не имею, с чего собственно начинать.

Я люблю ее, почти срывается из моих губ. Как бы ты поступила, если бы на ее месте был отец? Едва ли произношу я. Но я выжат как лимон и знаю, что, вытирая слезы со щек, она думает о цене, которую предстоит заплатить. Я не могу больше думать об этом. Мне чертовски жаль, но не могу. И даже не ради нее. Не тогда, когда я должен придумать план.

Вилка опускается на тарелку. С едой покончено. Со школой тоже. Прошло только четыре дня, а большинство учеников уже устраивают пропагандистские митинги. В прошлый четверг я сдал последний тест и получил отметку «хорошо». Не похоже, что меня исключат из школы.

Вероятно, черному лабрадору не следует проглатывать печенье с арахисовым маслом, а также не стоит поить его молоком. Но они уверены, что ему это нравится. Стелла кладет голову мне на колени, переместив большую часть своего туловища на бордовую подушку, покоившуюся на диване, где сижу я. Ее суженные щенячьи глаза, моргая, переводят взгляд от моего лица на стакан молока, поэтому я наклоняю его так, чтобы ее большой розовый язык приступил к делу. Когда она закончила пить, благодарственно утыкается в мою ладонь.