Эйвери Уильямс - Невозможное завтра Страница 28

– Притормози, – говорю я Ною, когда мы находимся всего в нескольких кварталах от наших домов. Он останавливается. Выше по улице я могу видеть лестницу, ведущую к нашему фонтану. Только вчера мы были здесь в исчезающем закате.

– Пожалуйста, – говорит он, выключая двигатель и беря мою левую ладонь в свою. Я кладу правую руку на лоб и закрываю лицо. – Скажи мне, что не так. Не закрывайся от меня.

Если бы я только могла остановить время, если бы я могла оставить нас здесь, в машине, возле лестницы, где мы любили другу друга.

Но я не могу.

Из-за моей любви к нему, я не могу. Я дрожу и закрываю окно.

– Ной, – начинаю я, его имя подобно меду на моих устах. – Нам нужно расстаться.

– О чем ты говоришь? – В го глазах столько боли, столько замешательства. Снаружи порывы ветра шатают машину. Листья падают на лобовое стекло, как страницы книги, вырванные из переплета.

– Эти отношения – ты и я – не получатся. – Я дрожу, но заставляю себя произнести следующие слова. – Я не люблю тебя.

Он отворачивается, откидывается на своем сиденье, будто нуждается в чем-то очень твердом, чтобы поддержать его.

– Я тебе не верю, – шепчет он.

– А стоит, – отвечаю я.

Он хлопает рукой по рулю, звук заставляет меня подпрыгнуть.

– Прекрати, Кайли. Просто прекрати.

Его голос надламывается, и он, наконец, смотрит на меня, его глаза так печальны в свете уличных фонарей, что делает их цветом пляжного стекла из другого времени.

Он тянется ко мне, притягивает ближе и находит мои губы. Я попалась, попалась в его теплые объятия, его голодные губы, его фотографические глаза, их голубизна терзает меня как теплый ветер Диабло в конце ноября, разрушает рощи эвкалипта и губит мою решительность, такую же хрупкую, как и старое окно.

Я отстраняюсь.

– Ты не можешь целовать меня вот так и говорить, что не любишь меня. – Его голос надрывается. – Не можешь.

Он прав. Я не могу. Я не могу позволить ему прикоснуться ко мне вновь.

Не вздумай, Серафина, целовать парня другого.

Я убью его, если ты выберешь любовника иного.

– Ты ошибаешься, – выдыхаю я. – Ты ничего для меня не значишь. – Кир не будет колебаться и убьет Ноя. Я знаю это. Я видела, как он убивал прежде и за меньшее.

Лицо Ноя бледнеет.

– Это как-то... это как-то связано с Ридом? Я не слепой. Я вижу, как он смотрит на тебя. – Он закрывает глаза, ожидая моего ответа.

Я вспоминаю лицо Рида в свете костра этим вечером. «Кем бы ни была Серафина, ей лучше остерегаться». Кратко рассматриваю возможность уверить Ноя в том, что у меня есть чувства к Риду. Он возненавидит меня и будет держаться подальше. Но затем я представляю, как Ной угрожает Риду, не имея ни малейшего понятия о том, что злой, безжалостный дух теперь владеет его телом. Он будет в еще большей опасности.

– Нет. Это не имеет никакого отношения к Риду, – отвечаю я, и он сжимает челюсти.

– Есть кто-то еще? – Он обхватывает себя руками. Его трясет. Мне хочется прикоснуться к нему, поцеловать его, вытащить из этой пропасти, но я не могу.

Я делаю вдох, выдох, вдох, собирая все силы, в которых нуждаюсь.

– Пока – нет, – говорю я.

– Но ты же говорила мне раньше, что я делаю тебя счастливой. Говоря это, ты лгала мне? – Его голос полон боли.

– Да, – отвечаю я.

Он смотрит на меня, его губы дрожат. Я сделала ему больно. Но это ради его же блага.

– Но я люблю тебя, – говорит он срывающимся голосом.

– Извини, – говорю я. – Все кончено. – Мои слова ранят его, как пощечина по лицу. Смертельный удар по нашим отношениям.

– Выметайся, – говорит он, потянувшись мимо меня, чтобы открыть дверь. Ветер подхватывает ее, вырывая назад так, что она подпрыгивает на старых петлях. Я вижу, как слеза бежит по его щеке, и не поддаюсь искушению стереть ее своим пальцем, обнять его.

Я хлопаю дверью машины. Бегу вниз по улице, сапоги хлопают по тротуару, в конечном счете, я одна в темноте. Эли мертв, сердце Ноя разбито, и это все моя вина. Я не прекращаю бежать. Наконец, я начинаю плакать слезами, которые не могла пролить перед ним, их соленое тепло сразу же ощущается как лед под жестоким ноябрьским ветром.

Глава 20

В комнате Кайли я прислоняюсь к окну, ощущая в течении минуты потоки холодного воздуха, которые просачиваются из крошечных промежутков между подоконником и старой деревянной створкой. Я думаю о картине Кайли, той, которая висит у Ноя в комнате, о том, как она изобразила себя отсюда, смотрящей из окна. Прямо сейчас я воссоздаю ее позу, смотря на улицу, сквозь по-глупому счастливые порывы ветра, разбрасывающие горсти листьев вокруг. Я не могу оторвать взгляд от окна спальни Ноя. Но на картине его силуэт освещается желтовато-кремовым светом, исходящим откуда-то сзади него, и окружен волшебными существами, феями, сгруппировавшимися вокруг карниза. А сейчас в там темно.

Я не вижу его машины – должно быть, он не поехал домой. Я задумываюсь о том, куда он поехал, полностью осознавая, что потеряла право знать. Потеряла его в тот момент, когда сказала, что больше не люблю его.

Рваные слезы скользят по моему лицу, рыдания комкают мое лицо как какую-то вещь, которую следует выбросить. Сожаление, подкрепленное болью, разрастается во мне. Мне хочется вернуть все назад, вернуть назад всю проклятую ночь, стереть цепочку событий, которая привела к той боли, что я причинила. На этот раз осознание того, что я поступила правильно, не притупляет боль.

Я направляюсь через всю комнату Кайли к комоду. Наверху стоит свеча, запечатанная с каплями воска в огромную морскую ракушку. Поверхность покрыта пылью, которую я стираю пальцами. Я нахожу несколько спичек, спрятанных за шкатулкой с украшениями, и зажигаю свечу. Воздух наполняется запахом роз, свет от пламени играет на радужной оболочке ракушки.

Я несу ее через комнату и ставлю на подоконник, мною движет желание согреть стекло, направить в мир хотя бы какой-нибудь свет.

Свеча резко вспыхивает перед тем, как невидимый язык ветра гасит ее.

И почему-то от этого я опять начинаю плакать.

Я бросаюсь на кровать Кайли и переворачиваюсь на спину, смотрю на звезды-светящиеся-во-тьме, которые усеивают ее потолок, ее искусственные созвездия видны даже сквозь пелену моих слез.

Мне больно. Я говорю это вслух, хотя здесь нет никого, кто мог бы меня услышать.

И я боюсь. Боюсь того, что будет со мной, если Кир найдет меня. Не думаю, что он убьет меня. Он сделает что-то гораздо, гораздо более ужасное.

Когда мы жили в Берлине в 1917 году, он поймал нашу служанку Грету за слежкой в библиотеке. Она поняла, что было в нас нечто иное, и столкнулась с ним лицом к лицу. Ей захотелось стать Воплощенной.