Заснеженный рояль - Вероника Тутенко Страница 28

Получилась простенькая мелодия, которая привела в восторг бурдаланов.

Некоторые даже стали напевать ее: «Ла-ла-ла» и пританцовывать на месте.

Мелодия становилась все сложнее. Она состояла уже не из трех нот, а из пяти.

— Надо же, какие талантливые собачки! — восклицали наперебой бурдаланы, но из Низины стали раздаваться и другие голоса:

— Собаки не могут быть умнее бурдаланов!

— Здесь что-то не так!

Какой-то фокус!

— Давайте проверим, в чем тут дело!

В ту же минуту толпа бурдаланов оказалась на сцене и обступила рояль, трогая его, обнюхивая, а кто-то додумался открыть крышку рояля и закричал:

— Там мальчик!

Бурдаланы торжествующе подняли брыкавшегося Феликса в воздух и победно сотрясали им.

— Он дергал за веревочки, и поэтому рояль играл!

— Собаки не умеют играть на рояле!

— Нас обманули!

— Обманули!

Александр и Гайя тщетно пытались протиснуться сквозь живую стену к роялю с другого конца сцены.

Никто не хотел их слушать.

Бурдаланы были в ярости из-за обнаружившегося обмана.

— Мы знали, что собаки не могут быть умнее бурдаланов! — кричали они.

Обманутые бурдаланы гневно наступали со всех сторон. Глаза жителей Низины блестели от обиды, а рты скривились от злости. Так глупо разыграть их, прожженных бурдаланов, с этими собачками, а они-то и поверили!

Живые стены сдвигались вокруг гастролеров все сильнее, и вдруг в воздух поднялась рука с шарфом, некогда принадлежавшим Александру, и следом раздался зычный голос:

— Эй! Да что вы в самом деле! Ведь это же — искусство, а в искусстве все чуть-чуть понарошку!

— Конечно! — выдохнул с облегчением Александр. — Искусство. Чуть-чуть понарошку. Но что-то и в самом деле. По-настоящему. Сейчас вы услышите настоящее.

Под все еще недовольное и недоверчивое ворчание бурдаланов Александр подошел ко второму роялю, лучшему роялю лучшей студии роялей города, созданному Гайей специально для него.

— Прежде, чем я начну, вы можете заглянуть за крышку рояля, проверить, не сидит ли там еще кто-то, — примирительно предложил Александр.

Несколько бурдаланов, поднявшись под одобрительные возгласы сородичей, именно так и собирались сделать.

Но Гайя и Феликс сняли накидку с рояля, и бурдаланы ахнули.

Ахнули горожане, даже те из них, кому доводилось видеть снег в горах, но никто из них никогда и представить не мог, как может быть прекрасен простой заснеженный рояль.

В разряженной в пух и прах толпе Александр заметил вдруг Виолу.

Ее наряд так сверкал и переливался, что бурдаланши поглядывали на нее с завистью, а бурдаланы — с интересом.

Один из них, стоявший поблизости, даже ущипнул ее за ягодицу. Виола вскрикнула и хлопнула нахала по руке.

— Ах ты, цаца какая тут нашлась! — взревел бурдалан и схватил журналистку с явным намерением тащить ее к себе в пещеру. — Да ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? Я тот самый бурдалан, который подрался с Александром и забрал его шапку!

— А ну отпусти немедленно даму! — сделал шаг к краю сцены Александр.

— А ну отпусти немедленно даму, негодяй! — подхватили бурдаланы, и их посрамленный сородич поплелся в пещеру один.

— Спасибо! — беззвучно прошептала Виола, с благодарностью глядя на Александра.

Одетая по моде бурдаланов, с ярко-разукрашенным лицом, она тем не менее казалась в этот миг беззащитной и нежной.

Успокоившись, зрители замерли в предвкушении прекрасного, и даже казалось, что их сердца бьются в унисон.

Александр видел, а скорее, чувствовал всех собравшихся сразу и каждого по отдельности.

Легкое беспокойство на лице Виолы, спокойная уверенность и восхищение в глазах Гайи и выражение какой-то внезапно открывшейся им сопричастности во взглядах будаланов.

Они были одухотворенными.

Музыкант подошел к роялю, созданному специально для него.

Снег на его крышке был как настоящий, рояль — необыкновенной белизны, клавиши — черно-белые, но только наоборот: белые стали черными, а черные — белыми.

Единственным, кроме снега, украшением рояля была надпись на нем.

Название, точно сделанное синим инеем, — Александр Голдин.

Александр вдруг заметил, как мелодично звучит его имя. Мелодично и мужественно.

— Спасибо, — улыбнулся Александр Гайе и закрыл на секунду глаза, уже зная, что будет играть.

Нет, не Моцарта, не Баха, не «24-й каприс» Паганини. Он будет играть сегодня то, что ближе всего ему самому, то, что он сумеет рассказать, касаясь пальцами этого фантастического рояля.

Он расскажет обо всем — о том, как случайно родился, о том, как часто чувствовал себя ненужным в том мире и как случайно попал в этот и встретил здесь свою любовь.

Снег был теплым и не таял, снег был восхитительно мягким и совсем не боялся этой вечной весны.

— Сегодня, — сказал Александр, — я впервые исполню для зрителей композицию собственного сочинения.

Он играл ту самую мелодию, которой будил инструмент в заснеженном лесу.

В ней было и предчувствие весны, и сбивчивый ритм первых капелей, и пение птиц, и грусть о несбывшемся, и надежда, и радость, и любовь, готовая вот-вот прорваться сквозь ледяные прутья клетки, лететь над деревьями, над крышами. Но нет, морозы не хотели отпускать свою белоснежную отраду из холодного плена.

— Солнце, — чирикнула птица огромному кругу на небе, — растопи мою клетку своими лучами…

Вместе с птицей, взмывшей ввысь, взлетели ввысь и руки Александра над роялем.

Бурдаланы рыдали в голос, и грим сходил со слезами с лиц бурдаланш. Они не кричали, как в цирке «еще», но глаза их говорили о потрясении, которое Амброзий называет красноречивым «метанойя».

Александр встретился взглядом с взглядом Гайи и увидел в ее глазах продолжение своей мелодии и не заметил, как расталкивая бурдаланов, Виола торопливо выбиралась из толпы.

2

По возвращении в гостиной таверны в облаке кофейного аромата Александра ждала Виола.

Она совсем не была похожа в этот день на охотницу за приключениями и чем-то еще непонятным, хотя, похоже, именно за всем этим, а вовсе не для того, чтобы попить кофе, она и пришла сюда сегодня.

Вид у Виолы был какой-то растерянный. Она накручивала на палец прядь волос и, заметив вошедшего Александра, как-то виновато улыбнулась.

Александр часто сталкивался с такого рода женщинами. Они напоминают охотниц семейства кошачьих, но охотятся часто не за мужчинами, а за чем-то неосязаемым, почти неуловимым, фактами, например, чему они отчаянно пытаются придать нужную форму. Но мир упрям и упруг, и у него свои законы.

Окружающие часто считают их прагматичными и правы, но, пожалуй, отчасти. Охотницы на мужчин ведут себя похоже, но цели у них другие.

Александр поймал себя на том, что Гайя не подходила ни под одну из известных ему категорию женщин, которых он давно классифицировал