Хозяйка каменоломни в Драконьем доле - Жанна Лебедева Страница 28

Все из-за одного события, — объяснила Мариса хмуро. — Брат вашего отца участвовал в мятеже против нынешнего короля. Давно. Но простить вашему роду этой оплошности его величество до сих пор не может. Оттуда и немилость. И земли в глуши. И отвернувшиеся друзья. А его светлость, напротив, — королевский любимец. И брак с ним ваш... Герцог предложил, вы вроде не против были, вот родители сразу и благословили. Они надеялись, что, сменив фамилию и титул, вы сможете жить без родового клейма.

Анна усмехнулась:

— Теперь это клеймо еще больше.

Стало грустно, но понятно. Значит, грабительские условия в брачном контракте — не недосмотр семьи или ослепленной любовью Анны. Им пришлось. Не было выбора.

— Спасибо, Мариса. Ты моя память теперь, — поблагодарила Анна камеристку. Подкинула полено в печь. — Я решила. Надо ехать в столицу, искать колдунью-наставницу и выходить в свет.

— Ох, госпожа… — Мариса прижала к румяным щекам широкие ладони. — Они ведь будут судачить… Обсуждать вас. Осуждать! Они ранят вас в самое сердце…

Должно быть, это потому что прежняя Анна была такой.

Ранимой. Нежной, как цветок.

Она была молодой — это точно. Наивной, возможно. И она любила герцога. И наверняка боялась чужого мнения.

Быть обманутой женой — и нынешнюю Анну в прошлой жизни это подкосило.

Так подкосило, что она…

…теперь здесь, если выражаться мягко.

А Анна прежняя? Бедная девочка…

На глаза навернулись слезы, и новое пламя ярости поднялось в душе.

Нет уж! Не будет Анна новая сидеть в глуши. Она выйдет в свет. Его сиятельство ожидает увидеть заплаканную влюбленную овечку?

Его ждет сюрприз.

— Не переживай, — успокоила Анна Марису. — Никто меня уже не ранит. — Добавила серьезным тоном: — После визита Дрюмора мне следует быть на виду, а то мало ли, объявит герцог меня снова мертвой… Все и поверят. И не проверят. А там, глядишь, и правда разберутся со мной по-тихому…

Она решила немного поменять стратегию. С одной стороны, Драконий дол — крепость, как считает Орра. И это так. Но, с другой стороны, он же и западня. Герцог объявит ее мертвой, и для всех она умрет. Никто не поедет выяснять правду.

Дело останется за малым — воплотить слова в реальность. И пусть это будет не так просто, на помощь никто не придет.

Никто…

— Госпожа, ужас какой! — Лицо Марисы стало белым, как известняковая плита. — Страшно-то как!

— Во-о-от, — продолжила Анна. — Поэтому мне нужно в свете показаться. И быть счастливой и радостной, чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что я с горя на себя руки наложить могу решиться.

В тот же вечер она, вспомнив давний совет Марисы, начала вести дневник воспоминаний.

О себе прежней.

О той жизни.

О том… своем… или уже не своем мире.

Сначала казалось, что будет очень скучно. Грустная история Анны Сергеевны Орловой — пройденный этап. Но постепенно она втянулась в процесс. Пришлось напрячь память — хорошее, однако, упражнение. Из-под пера, показавшегося поначалу жутко неудобным, на бумагу посыпались знаки.

Ее судьба.

Ее быль, обернувшая странной сказкой в один миг…

Никогда прежде Анна не мыслила себя писательницей, даже блогов, как некоторые сверстницы, не вела. За недолгое время пребывания в паре соцсетей написала пару-тройку дежурных постов с поздравлениями на праздники…

А тут как-то само пошло.

Она зачитала результат Марисе, та пришла в восторг.

Похвалила:

— Хорошо получается! Пишите еще, госпожа.

— Напишу, — пообещала Анна, а сама в окно посмотрела.

Снова дождь.

Осень, понятно… Но здесь, в Драконьем доле, дождь решает слишком многое. Орра сказала, в ливень дорога размывается так, что немудрено застрять. В особенности если с товаром.

А Анна именно с товаром и хотела. Раз уж ехать — так ехать. Сначала же надо на ярмарку на Репейный холм — они уже и так затянули.

Орчиха успокаивала — успеем, а Анна испереживалась вся. Марисе пришлось отпаивать госпожу мятным чаем.

Вдыхая успокаивающий аромат, Анна просчитывала свои дальнейшие действия. Загрузить раковины и бутыли с сидром в обе грузовые повозки. Доехать до ярмарки. По возможности продать все. Большую подводу отослать обратно в имение, на тарантасе же поехать к Маргарет.

Она решила все же к сестре. Та ведь приглашала… Еще обидится, если Анна остановится в гостинице. Лишние ссоры не нужны.

Анна собралась написать той о задуманном визите, но сестрица опередила. В ночи примчалась птица с коротким посланием. Там, как в телеграмме, было сказано, что Маргарет как только, так сразу приедет к Анне сама.

Так и случилось.

Младшая прискакала днем. Верхом. В сопровождении охранника и служанки.

Влетела в дом, благоухая духами, и, немедленно потребовав к себе растерявшуюся Анну, заключила ту в объятья.

— Ани, милая, здравствуй! — Томный, изысканный запах смешанного с розой цитруса быстро затопил коридор и кухню. — Как твои дела? Ты страдала? Ты голодала? Ты так похудела… — Она разомкнула объятья. Мелкими шажками отбежала в сторону и принялась любоваться Анной, как картиной. — А вообще, ты выглядишь свежей. И румяной. И здоровой… Эта глушь тебе однозначно к лицу, да-да!

На алых пухлых губах расцвела счастливая улыбка.

Маргарет походила на старшую сестру, но выглядела гораздо ярче. Будто все общие черты были выкручены в ней на максимум. Ее глаза сверкали, как звезды. Волосы вились крупными кольцами, в отличие от Анниных русых, неестественно черными, угольными. Пышная грудь ходила ходуном над тончайшей талией.

— У меня все хорошо. — Анна улыбнулась в ответ. — Как видишь. Есть кое-какие проблемы, но это все из-за… Ну ты сама понимаешь.

И она старательно изобразила на лице то самое выражение, которое означает «только не расспрашивай меня о случившемся».

Имелись в виду предательство и развод.

Анна не знала, как поаккуратнее подвести разговор к истории с потерей памяти, и очень боялась, что сестра разоблачит ее. Но Маргарет, к счастью, была настолько увлечена собой, что, кажется, и не заметила никаких перемен.

А может, они были не столь разительны, как Анне думалось.

— Все понимаю. — Маргарет взяла ее за плечи и легонько встряхнула. Отпустила. Прижала палец к губам. — Тс-с-с! Об этом негодяе, предателе, вонючем борове и похотливом козле Генрихе мы не говорим. Точка. Только радостные беседы. Только легкость и непринужденность жизни… — Она снова оглядела Анну с художественным интересом. — Что на тебе за лохмотья? Нужно было написать мне, и я бы привезла тебе