Эльвира Суздальцева - Найди меня в Поднебесье Страница 3

Он самый юный из всех, вышедших в битву, на поле вождь Витенег категорически запретил являться. Он делает то, что может, что у него получается лучше всего, он всегда там, где нужна помощь.

– Арэнк! А ну живо!

Молодой лекарь делает знак юнцу. Тот юркает под навес и перехватывает у лекаря чашу со снадобьем, сдерживая тошноту, помогает зашить и перевязать страшную рану на животе воина, который находится в полубессознательном состоянии.

В перерыве между ранеными лекарь заходится в кашле и сплевывает на землю комок крови. Арэнк в ужасе наблюдает за ним, но лекарь неожиданно смеется:

– Что глаза вытаращил, малец?

– Ты умираешь?

– Надеюсь, что да! – лекарь снова сплюнул кровь. – Давняя рана, изнутри кровь шла… но я уже тогда знал – не выживу. Чувствую, недолго осталось. В битву выходить сил нет, осталось раненых отбивать у смерти…

Он снова закашлялся и расхохотался одновременно. На вид лекарь хорошо, если втрое старше Арэнка.

– Хорошо. Это хорошо, малец. Ты еще не представляешь, как это хорошо… кладите сюда!

Он склоняется над очередным раненым. Арэнк испытывает отвращение к этому лекарю, этому бездарному воину, который радуется скорой смерти от какой-то постыдной болезни. Но все же помогает, подает инструменты, замешивает яд, наливает воду. Потом снова и снова жадно поедает взором поле битвы, нетерпеливо отбрасывает за спину длинные черные волосы – их положено стричь лишь в день Посвящения.

Война метелью мела по земле Халлетлова, впервые за многие сотни лет. Давно сдерживаемая вражда прорвалась наружу, жутью веяло с запада, из соседних стран. Шептались, передавали друг другу… Люди… люди взяли власть в Сабсере. Будущее за людьми! И на Земле остались лишь люди! Они могут жить в двух мирах, они – связующее звено меж странами, не чета реликтовым остаткам нелюдских народов. Кто говорит? Да как же, птицелюды связались с Сабсером, с помощью волшебных зеркал. А на Севере – нет, вы слышали? – на Севере, в землях нагов, драгоценные месторождения, проклятые змеи сидят на сокровищах, гниющих бездарно в земле…

Безумнее года не было в стране. Казалось, будто неведомая болезнь поразила халлетловцев. Три раза люди посылали к нагам послов с требованием поделить северные земли с драгоценными залежами. Два посла вернулись с отказом, третьего, с расколотым надвое черепом, змеи вышвырнули обратно к поджидающей делегации.

Люди пошли на змеиный город войной. Муспельхи поддержали их, нашли повод возродить давнюю вражду, пустили по подземным жилам дикий огонь и присоединились к битве. Если б не огненный народ, лежать бы людям, всем до единого, с застывшей в жилах кровью. Птицелюды, раздираемые собственными раздорами, попросту проигнорировали войну, отгороженные цепями скал. Несчастные селяне и подземцы, затаились по углам да деревням, в боязни высунуть нос. И молчаливо, бесстрастно и выжидающе стоял старый восточный лес, полный раздумий.

Арэнк вне себя от ярости, мысли туманятся, он бессознательно ищет на боку рукоять меча, чувствует, как к глазам прихлынул расплавленный лед.

Убивать. Желание одно – убивать. За Север, за бессмертный народ, за края скал и снега. Прочь с моей земли, проклятые! Убивать одним взглядом, как те воины, как брат Гирмэн – вот он, вождь, впереди всех, яростный, неутомимый! Вот его отбрасывает сильный удар, молния, летящая из глаз, отражается от зеркального щита в руке человека и оставляет ожог на щеке брата. Он поднимается, ловко подсекает мечом колени врага, и тут же врубает лезвие в его голову, в пластинчатый шлем. Гирмэн стал вождем недавно, но уже не раз доказал свое право на этот титул.

«Я стану таким, как брат!»

Черные одежды нагов обугленными головнями вспыхивают от огненных доспехов муспельхов – единственный народ, кто может считаться достойным противником змеев. Вражда меж ними исчисляется десятками тысячелетий. А вождь Гирмэн до сих пор не может смотреть даже на теплящийся камин. Слишком крепка в его крови память о том, каково змее гореть в огне. Но сейчас, в битве, он одержим местью, рвется прямо в сердце пламени. Среди людей вдруг мелькает пятно зелени с серебром – лучник? Лесной лучник, вставший на сторону врагов, зеленоволосый, залитый кровью, он ведет за собой отряд людей в бронзовых доспехах, сверкает зеркальный щит, отражая смертоносные взгляды, и под его мечом падают, падают несокрушимые змеи…

Муспельхи сминают нагов, гонят их к северу, к дому. Сворачивается пост, войско отступает, мертвых не успевают собирать.

Ночной лагерь на большом плато освещен холодными звездами. Костров наги не разводят – слишком уж любят холод, чересчур много враждебного огня пролилось на них в эти дни. Арэнк просто валится с ног, желание одно – спать. Одежда вся в крови и желчи, руки грязные, волосы смотались в колтун, но нет даже сил дойти до ручья и умыться. Лагерь затихает, часовые обходят территорию, прислушиваются к стонам раненых.

Измученный змееныш провалился в сон, едва коснувшись головой земли, рядом с лекарем, которому помогал и еще двумя воинами из своего отряда. Бессмертным тоже положен отдых.

Посреди ночи хрипло раскашлялся лекарь, кровь пошла горлом. Двое воинов очнулись от беспокойного сна.

– Что, хреново?

Лекарь не ответил, привалился лбом к дереву, кровь заструилась по коре. Старый рыжеволосый воин, смочил в котле с водой тряпку, подал лекарю, но тот оттолкнул его руку.

– Надоело, – прошипел он. – Дьяволы меня заберите, как же надоело!

– Не тебе одному, – подал голос воин со шрамом через все лицо, одного возраста с рыжим. – Вот смотрю наверх и молюсь об одном: чтоб убили завтра. Не убьют – меч сломаю, сделаю вид, что так и было.

Рыжеволосый хрипло расхохотался:

– Да не сломаешь! Не в первый раз уже это слышу… Если вот…

…Чуть поодаль, на краю плато клубятся облака, грязно-серые на фоне черного неба.

– Нет, – шрамолицый сглотнул и отвернулся. – Ни за что. Та же смерть, тот же каменный холод. Не убьют меня завтра, не убьют… Дьяволы небесные, чего бы я ни отдал, чтобы вернуть день Посвящения! Зубами бы этот лабиринт грыз, но прошел бы. А теперь не жизнь, после того, как знаешь все…

Лекарь поднялся на неверных ногах, взглянул в небо.

– Мне все одно, – голос его был слаб, слова бессвязны. – Мне все равно умирать, и я больше не желаю гадать, заберет меня болезнь или бессмертие. Хватит!

– А я уже слишком стар, – проговорил медленно рыжеволосый, избегая взгляда товарищей. – Хватит, пожил уж. Не хочется доживать век на Заокраинах.

– Что скажут про нас тогда? – шрамолицый поднял с земли меч в ножнах и взвесил его на руках. – Это трусость.

– Мне все равно, – повторил лекарь. – Все равно сейчас, и уж тем более станет потом.

– Итак, решено? – рыжий встал, сжимая ладонь на рукояти меча.

– Решено.

– Решено.

Два голоса эхом оттолкнулись друг от друга. Никто из них не произнес прямо то, что созревало во всех троих в течение многих ночей. И сейчас, на закате войны, решение пришло само собой.

Через некоторое время лагерь погрузился в тишину.

– Ненавижу их! Трусы! Презренные трусы!

Звонкий голос мальчишки дрожал от негодования и тщательно скрываемого страха, у ноздрей завивались едва заметные зеленоватые струйки яда.

– Клятвопреступники!..

– Что ж, Арэнк, – брат сжал его плечи. – Пусть это послужит тебе уроком на будущее, – и кивнул двум воинам. – В облачное море их. Они не заслужили погребения.

Арэнк вскинул возмущенные глаза на Гирмэна:

– Я никогда… никогда б так не поступил! Брат, клянусь тебе, я буду жить и служить моему народу всегда, чего бы это мне ни стоило!

Гирмэн с одобрением взглянул на младшего брата. Этот змееныш далеко пойдет. Совсем юный, но уже держит меч не хуже иного посвящаемого, еще неуправляемая ядовитая сила так и пышет от него, глаза полны льда, который только и ждет своего выхода. Превосходно, врожденным наитием разбирается в лекарстве, тянется и к самой потаенной, запретной магии, готов все время, что не рубится на мечах, посвятить своим заплесневелым книгам и неведомым травам.

А главное – его яростная вера и безоглядная преданность, дай Демиурги вполовину столько каждому воину.

– Не мне клянись. Дай слово себе и помни его всегда. Когда войдешь в Лабиринт в день Посвящения, когда станешь драться в рядах воинов, когда будешь поучать молодых, за какой конец меч держать. Помни – слово нага прочнее любой клятвы.

Арэнк зажмурился, сдерживая яростный стон.

– Они тоже давали слово…

Восходящее солнце освещало одинокий лагерь. Три трупа, посеребренные утренней изморосью, лежали ничком, из спины каждого торчало окровавленное лезвие. Позорное самоубийство, своевольный уход из жизни – недостойнейший поступок, худшее, что только может сотворить воин, сродни предательству.

Арэнк бессильно наблюдал, как их уносят к облачному морю, как приказал Вождь. Не будет им захоронения на кладбище павших, не откроются врата иных миров.